***

В коридорах танцуют тени.

Некоторые из них танцуют медленно и зловеще, другие изломанно дёргаются, будто запутались в паутине и теперь паникуют, пытаясь избавиться от тонкого, липкого и такого прочного, что ни за что не порвать.

Драко их, в общем-то, понимает. Он и сам завяз в чём-то подобном.

Иногда, в свои оптимистичные минуты Драко считает, что ослабить завязки мантии, распустить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки будет достаточно для того, чтобы его персональные пауки перестали страдать хуйнёй и убрались куда-нибудь к чёртовой бабушке, но сегодня он не в настроении для оптимизма.

Сегодня он в настроении сидеть на ступеньках круто уходящей вверх лестницы и надеяться, что эти ступеньки решат все проблемы, просто провалившись под ним. Ему даже неважно, провалятся они под ногами, под задницей или под рукой, которую он небрежно отводит назад, опираясь на локоть, — лишь бы они провалились!

Нет, в самом деле, какая разница, откуда падать, если здесь в любом случае достаточно высоко, а ты только и хочешь, что просто разбиться?

Хотя… Драко ухмыляется, гипнотизируя взглядом чадящие факелы в угрюмых бронзовых канделябрах. Он не хочет разбиваться один. Он хочет захватить мир с собой – вместе с его тенями и паутиной.

В конце концов, он же не обязан страдать в одиночестве, правильно?

И то, что однажды у него ничего не получилось, ещё ни о чём не говорит. Вообще ни о чём. Тёмный Лорд однажды тоже немножечко прокололся – и последствия у этого «немножечко» однозначно более серьёзные для всех окружающих. Для Драко, например, эти последствия были постоянным шрамоголовым кошмаром.

«Были» — отличное слово. Потому что когда последствия решили, что учиться в Хогвартсе седьмой год, как все нормальные люди, ниже их грёбаного достоинства, как-то само собой выяснилось, что постоянный кошмар у Драко отнюдь не единственный.

Его тошнит решительно от всего.

И это не потому что он только что вылакал в одного полбутылки огневиски (кто-то из полукровок недавно с умным видом распылялся, что дважды в одну воронку один снаряд не попадает, и Драко понятия не имеет, что такое «снаряд», но вот она, мадам Розмерта, снова у него под Империо).

Его тошнит от тупых надписей на стенах.

Его тошнит от преподавателей и Филча, пытающихся эти надписи устранить.

Его тошнит от гриффиндорцев. Его тошнит от хаффлпафцев. Его тошнит от ребят с Равенкло.

Его тошнит от собственных однокурсников – лебезящих и пресмыкающихся. Да, его папочка больше не на хорошем счету, но это не отменяет его собственного умения делать вид, что он отлично управляется с неприятными заклинаниями и терять ему нечего. Терять, наверное, действительно нечего, да и управляется он правда отлично, но Драко всё равно не оставляет ощущение, что он только делает вид, просто играет, а не на самом деле чувствует и ощущает.

На самом деле чувствует и ощущает он только злость.

И она тоже похожа на паутину, только уже изнутри. И пауков по этой паутине бегают тысячи, мерзкие, гадкие, многоногие, ядовитые, но какое же счастье, что Драко их не боится.

Он немного пьян и точно не помнит, но, кажется, раньше он их всё же боялся. Вот только слишком много воды утекло со времён этого «раньше» — и, пусть смелости в Драко не прибавилось ни на кнат, страх тоже имеет пределы.

Когда страха становится так много, что в собственных пределах он больше просто не помещается, границы стираются и стенки мыльного пузыря лопаются. Пена повисает на стенах, и ничего больше нет.

Драко пьян.

Драко не слышит осторожных шагов за спиной, а лестница не только не проваливается, но ещё и – как так можно вообще? – не скрипит, поэтому когда он, повернув голову, видит босые ноги с аккуратными розовыми ноготками, это становится неожиданностью.

Довольно приятной. Ну, во всяком случае, до тех пор, пока он не поднимает голову и не понимает, что эти ноги принадлежат Луне Лавгуд. Полоумной Лавгуд, чтоб её, блять.

И Полоумная Лавгуд смотрит на него сверху вниз.

Полоумная. На него. Сверху вниз.

Драко вскакивает так быстро, что мир вокруг него начинает шататься, а лестница словно прогибается, готовая провалиться. Нет, показалось.

— Чего тебе надо, Лавгуд? – грубо и надменно говорит он. Получается пьяно и неразборчиво. А может, ему только кажется, что пьяно и неразборчиво, ведь самого себя со стороны он не слышит.

— Я ищу свои ботинки, — отвечает она, и интонация у её слов такая, что непонятно, вопрос это или утверждение.

— Двадцать баллов с Равенкло.

Этим можно было и ограничиться, но Драко слишком хорошо помнит, что ребята с Равенкло его бесят. Он на полшага сдвигается в сторону Лавгуд и наклоняется, угрожающе нависая над нею. Он на голову выше и его переполняет презрение.

Да за Равенкло надо ежедневно снимать баллы только за само наличие этой Полоумной!

Минус двести баллов со всего факультета, минус двести баллов со всего Хогвартса, минус двести баллов с директора Дамблдора за то, что допустили подобное… Ой, извините, директор Дамблдор вообще уже не директор и немного не дышит. Какая досада.

Единственное, что по-настоящему досаждает Драко в этом вопросе, это то, что это не он помог дыханию Дамблдора навек прекратиться.

Но он ведь в любой момент может доказать себе, что вовсе не слабак и способен убить, правильно?

— Ты разве не знаешь, — если вложить в голос как можно больше издёвки, на лице Полоумной появится удивление, — что бродить одной по коридорам ночью опасно?

В коридорах танцуют тени.

В коридорах по углам паутина.

— Но здесь же, кроме тебя, никого нет.

В коридорах – лестницы. На лестницах – Драко. Об этом ты ещё пожалеешь.

Он делает ещё полшага вперёд, и Полоумная отступает. Ей повезло, что это он, а не она, стоит ближе к перилам, потому что было бы здорово наклониться ещё и увидеть, как она прогнётся в спине, зависнет над деревянной балкой, пытаясь удержать равновесие.

Поменяться местами никогда не поздно.

— А меня, Лавгуд, вполне достаточно для того, чтобы сбросить тебя с этой лестницы.

— Но ведь ты этого не сделаешь, — легко и протяжно говорит Полоумная, и по её круглым глазам Драко ясно читает, что да, не сделает, и нет, она не боится.

— А кто мне помешает? – он насмешливо скалит зубы, стараясь вложить в этот оскал всё, что вертится в голове. Дорогие Кэрроу будут совсем не против, если он чуточку развлечётся, директору Снейпу (да-да, вот теперь правильно) вовсе не до него, а все остальные… ну, что ему все остальные!

Лавгуд наклоняет голову набок.

— Драко…

Он, конечно, не даёт ей договорить.

Схватив Лавгуд за воротник её мантии (сминая шёлковый галстук под пальцами), Драко прижимает её к стене и запоздало думает, что хватать надо было за волосы. «Намотать их на кулак и натянуть хорошенько, чтоб неповадно было…» — мысленно шипит он, а потом понимает, что не хотел бы к этому даже притрагиваться – спутанные, как будто пыльные, белые пряди, спасибочки.

Она откидывается к стене так легко, что почти что как кукла. Будь она действительно куклой – было бы проще. Можно было бы запереть её на чердаке или вообще никогда не найти, потому что мальчики в куклы не играют, у них другие забавы. Но Лавгуд – живая, настоящая, реальная от своих босых ног до дурацких серёжек-редисок.

Такая реальная, что аж скулы сводит.

Такая реальная, что верить в неё точно не хочется.

— Я тебе не Драко, — цедит Драко сквозь зубы. Хотя, с другой стороны, не мистером Малфоем ей же его называть. А похуй. Вообще пусть не называет. Пусть проваливает отсюда, ищет свои ботинки в другом месте и смотрит своими стеклянными глазищами по другим сторонам.

Полоумная не пытается вырваться и даже руки не поднимает. Не цепляется Драко за руки, и только это останавливает его от того, чтобы передвинуть ладони на белую шею. Какой смысл кого-то душить, если этот кто-то не пытается в кровь тебе расцарапать запястья?

Пауки внутри него срочно собирают весь свой яд и всю свою паутину и устремляются в пальцы. Пальцы начинает покалывать. Драко отдёргивает их, но почему-то забывает выпустить галстук и мантию, и Лавгуд коротко всхрипывает, чуть подаваясь вперёд.

Треск ткани, прикосновение её голой ноги к его колену – обжигает даже сквозь брюки. Синий галстук выскальзывает из его пальцев, выскальзывает из собственного узла, соскальзывает с воротника, рубашка расскальзывается в разные стороны, и об ключицы Полоумной запросто можно порезаться взглядом.

Подскользнувшись.

Драко сглатывает и окончательно бросает думать над тем, что он делает. Одной рукой держа Лавгуд, чтобы не вырывалась, другой рукой он распахивает её рубашку.

Лавгуд, в общем-то, и не вырывается.

Грудь у неё маленькая, аккуратная, вызывающе приподнятая – и тёплая на ощупь. Да, просто смотреть на неё невозможно – хочется трогать, и потому Драко не то, что бы забывает об осторожности, но перестаёт удерживать Полоумную руками, сменяя их пахом: он придвигается ближе и прижимается вплотную. Довольно пошло. Совсем недвусмысленно.

Да плевать.

Целоваться с Лавгуд – это, конечно, глупо и ниже его достоинства, поэтому он и не целует. Только мнёт, тискает, сжимает, трёт напрягшиеся соски дрожащими пальцами, тяжело дышит в спутанные светлые волосы. Паутина поднимается изнутри и застилает сразу же всё – возможность думать, возможность контролировать, возможность мыслить, остаётся только одна возможность – действовать.

Вот он и действует.

Драко втискивает колено между ног Полоумной, заставляя её раздвинуть их. Оторвавшись от груди, запускает руки под юбку и мантию. Сдвигает в сторону трусики – спасибо, что не рвёт! – и почему-то думает о том, что было бы здорово, если бы хорошо было обоим.

Но Лавгуд неожиданно говорит:

— Сказку. Хочешь, я расскажу тебе сказку?

И реально начинает рассказывать.

С каждым словом бешенство просыпается изнутри Драко, мечется там, ворочается, пытаясь разорвать паутину, заставляя его двигать пальцами резко и грубо. А потом и вовсе – стремительно расстёгивает свой ремень, задевая холодной пряжкой её за живот, и Лавгуд этого даже не замечает. Драко дёргает молнию, спуская штаны, и у него давно уже стоит – наполовину от бешенства, наполовину от того, охуенно на самом деле было вот это чувство на кончиках пальцев, и…

Короче, он входит.

Там тесно и туго, так что Драко чуть помогает себе рукой, и на пальцах потом остаётся яркая кровь. Полоумная ещё ни разу… Ну надо же!

Хочется сорвать с её губ стон вместо слов, но Лавгуд продолжает рассказывать. Она несёт что-то о драконах, и ладно бы о тех драконах, которые похищаю прекрасных принцесс вместе с их девственностью, а потом прячут у себя в башнях, пока за ними не явятся не менее прекрасные рыцари. Рыцарей по близости не наблюдается, да и «прекрасная» Лавгуд не очень подходит, но аллегория с похищением девственности заставляет Драко ухмыльнуться ей в шею. По крайней мере, это было бы очень уместно!

Но нет, Лавгуд лопочет что-то о драконе Фенрире, о искупавшемся в его крови – как его там? – Зигфриде и о крохотном кленовом листочке, упавшем ему на лопатку, когда тот уже решил, что обретает бессмертие. И об остром копье, воткнувшемся в этот листок на лопатке, когда Зигфрид уже решил, что его маленькую тайну никто не узнает.

Драко ритмично двигает бёдрами, стараясь не слушать эту нелепую болтовню, но слова всё равно, словно маленькие паучки, цепляются за кожу, пробираются в уши, растекаются по крови и остаются звенеть маленькими бубнами в памяти.

Слова всё равно словно маленькие паучки, и, наверное, если бы сам Драко стал рассказывать сказки, он рассказывал бы именно о пауках.

Например, о том, что паук, с одной стороны, охрененно созидательный символ, он ведь только и делает, что ткёт свою паутину, но с другой стороны, этот символ – мерзкий, жадный, противный, многоногий и дофига ядовитый. Или о том, что амулет с пауком способен сохранить владельца от тёмных сил, вот только на Лавгуд нет никаких амулетов, и значит, Драко будет прижимать её к стенке столько, сколько захочет.

Будет кусать её за ухо, будет оттягивать пальцами её волосы, будет дёргать её одежду в разные стороны, будет трахать её – долго, больно и яростно, потому что ебучие пауки внутри него уже свили свою ебучую паутину и чёрта с два она превратится в путеводную нить, как это бывает в сказках, которые Лавгуд так любит рассказывать.

А она всё городит свою ерунду. Глотая слёзы, говорит что-то про клад Нибелунгов и жену, отомстившую за своего мужа собственным братьям, и голос у Полоумной больше не отстранённый. В нём боль, страх и как будто бы сострадание, но последнее Драко точно не нужно. Так что он перехватывает одной рукой за талию, подтягивая поближе к себе, а потом опускает ладонь, грубо впиваясь пальцами в мягкие ягодицы.

— Хорошая девочка, — усмехается Драко. На самом деле, где-то в глубине души, под всеми рядами, этажами и переходами паутины ему её даже жаль. 

Но остановиться он один хуй не может.

И потом, он же не обязан страдать в одиночестве, правильно?

Переложить своё страдание на другого – это так по-слизерински и так привлекательно.

Драко доволен собой: он утянул кого-то ещё в свою паутину. Он кончает, и сперма смешивается с кровью, а пот со слезами, и весь этот коктейль куда вкуснее неразбавленного огневиски. И куда крепче. Он шибает в голову так сильно, что Драко откидывается на перила и пытается отдышаться. Брюки и рубашка безнадёжно испорчены, Лавгуд беспомощно прижимается к стене, но даже не порывается запахнуться, и у Драко от всего этого звёздочки перед глазами.

Пока он пытается их пересчитать, Полоумная просто уходит.

Ладно. Не «просто».

Перед тем, как уйти, она говорит:

— Мне нужно найти мою обувь.

Драко нет до этого ни малейшего дела. Ещё несколько долгих минут он так и стоит, восстанавливая дыхание, а потом идёт спать.

Ночью его ничто не тревожит.

Утром Драко думает, что если Полоумная кому-нибудь расскажет о том, что произошло, ему не помогут ни волшебная палочка, ни Крэбб и Гойл, ни директор Снейп, ни условное покровительство Волдеморта.

Днём, по пути на обед, Драко находит в коридоре ботинки и, уже в Большом Зале, ставит их прямо на стол перед Лавгуд.  Что-то между уродливой пародией на гадкое «Детка, мне всё вчера очень понравилось» и сожалеющим «Не стоило тебе вчера ходить босиком».

Если бы Лавгуд была домашним эльфом, она бы бесновалась от счастья. А так, из её круглых глаз, на Драко смотрит всепоглощающее ничего.

Драко помнит только один способ это исправить.

Вечером он пишет письмо. Ответ тётушке Беллатрисе. Ответ тётушке Беллатрисе на её давний вопрос, кого бы им такого похитить, чтобы одновременно досадить Поттеру, порадовать Лорда и поиметь какую-то выгоду. Этот ответ состоит из шести букв, написанных каллиграфическим почерком. Первая – Л. Последняя – Д.

На радость Лорда и досаду Поттера Драко откровенно плевать, у него свои мотивы и цели.

В Малфой-мэноре много места для паутины и того, чтобы купаться в чьей-то крови, надеясь стать сильным и несокрушимым.

Но зато там никто не ворует ботинки.

Полоумной понравится.