О таком варианте до маминых слов я даже не задумывалась.

— И что мне делать? – у меня возникло ощущение, что я в тупике, и я растеряно посмотрела на маму.

— А ты уверена, что на самом деле любишь его? – с нажимом спросила она, введя меня в ступор.

Умеет моя мама так поставить вопрос, что даже если до того я была убеждена в чем-то на сто процентов, начинаю сомневаться. Я задумалась, пытаясь разобраться в своих чувствах. И через некоторое время решила:

— Уверена. То есть, вначале мне, может, понравилась именно внешность. Но сейчас я бы не перестала его любить, как бы он ни выглядел.

Мама улыбнулась, как будто заранее знала, что я скажу именно так.

— Тогда тебе надо убедить в этом его. Если правда любишь, сердце подскажет тебе, что делать.

Она еще немного посидела, глядя в окно, за которым пушистыми хлопьями падал снег, а потом со словами: «Спускайся ужинать, дорогая, мы ждем тебя», — встала.

— Мам? – позвала я, когда она уже закрывала дверь. – Спасибо.

Она улыбнулась и ушла.

У меня самая лучшая на свете мама, уже не в первый раз в этом убеждаюсь. А еще теперь на все каникулы у меня есть тема для размышлений. Сердце подскажет? А вдруг я как-то не так пойму эту подсказку – ошибусь и только все испорчу? И что вообще оно должно мне подсказать?

Спать пора. Вот только, боюсь, не усну.

10 января, вторник

Вчера мы наконец-то вернулись в Хогвартс. Конечно, грустно было расставаться с семьей, но я ужасно соскучилась по друзьям. Вот так вот и живу: в школе скучаю по родителям и брату, дома – по друзьям.

Забравшись в поезд, я отправилась на поиски Мародеров. Мне до дрожи не терпелось снова их увидеть. Но меня нашли раньше.

— Привет, Марлин, — раздался сзади голос Сириуса, и на секунду я забыла, как дышать.

Как же я по нему соскучилась! Он улыбался мне так тепло, что я дар речи потеряла и только кивала, как китайский болванчик, с трудом подавив желание броситься ему на шею и обнять крепко-крепко. Ха, представляю себе выражение его лица, если бы я так сделала!

— Пошли к нам, — предложил он.

Я опять закивала, на этот раз еще энергичнее.

— Тебя на каникулах заколдовали, и ты говорить разучилась? – иронично изумился Сириус.

От его слов все смущение моментально исчезло, стало смешно и легко. Я фыркнула, для порядка шлепнула его по плечу – мол, чего издеваешься?

В купе Мародеры приветствовали меня радостными криками. Но вот чего я не ожидала, так это того, что там уже сидела Мэри. Поймав мой озадаченный взгляд, она весело пожала плечами.

Возвращение в школу отметили посиделками в гостиной до поздней ночи, благо Мародеры обеспечили собрание добытыми на кухне пирогами и сладостями. А также сливочным пивом, которое неизвестно, где взяли. Не на кухне же, в самом деле: вряд ли эльфы были столь любезны, чтобы снабжать их подобными напитками. Впрочем, чему тут удивляться – эти что угодно достанут!

А сегодня, видимо, чтобы и учителями наше возвращение не осталось незамеченным, эти балбесы великовозрастные на чарах заколдовали мелок: вместо того, чтобы писать на доске формулы заклинаний, он начал выводить частушки. Да еще и скрипел при этом так, будто мелодию напевал. Класс лежал на столах от хохота. Кое-кто даже и под столами. Лили пронзала виновников убийственными взглядами, но губы у нее дрожали – явно изо всех сил старалась не засмеяться. Уверена, профессор Флитвик без труда мог бы вернуть мелок к нормальному состоянию, но почему-то довольно долго этого не делал, тихонько посмеиваясь. Складывается впечатление, что большинство выходок сходит им с рук просто потому, что учителя любят их за выдающиеся способности.

Вот! Мне тоже это в голову приходило!

В общем, весело мы встретили новый год. Надеюсь, так же весело и проживем.

28 января суббота

Ходили вчера смотреть матч Слизерин-Равенкло. Парни — в целях изучения стратегии противника, а мы — просто за компанию. Хотя мне лично всегда нравилось наблюдать за игрой, безотносительно к тому, кто играет. Болели, конечно же, за Равенкло, исключительно в пику Слизерину. Эта традиционная вражда все чаще кажется мне смешной и какой-то детской.

Кстати, в слизеринской команде играет брат Сириуса. Они, правда, не общаются, с тех пор как Сириус сбежал из дома, но я же видела, как он следил за игрой: только на Регулуса и смотрел. Как бы он ни делал вид, что ему все равно, но ему очень тяжело дался разрыв с семьей. И брата он по-прежнему любит… родителей где-то в глубине души, наверное, тоже. Если бы я только могла избавить его от боли, отвести рукой все беды…

К слову сказать, играл Регулус великолепно, чем Сириус был чрезвычайно доволен. Гордится им.

После матча, когда мы шумной веселой толпой шли обратно в замок, у раздевалок наткнулись на Регулуса, явно поджидавшего брата. А ведь до сих пор делал вид, что того в природе не существует! Сириус махнул нам, чтобы не ждали, и вернулся с Регулусом на опустевший стадион.

В гостиной я притворялась, будто участвую в общем разговоре, в нужных местах кивала и улыбалась, даже что-то говорила, но все мои мысли были сосредоточены на том, о чем Сириус говорит с братом. Время шло, а он все не возвращался. Сколько ж можно было разговаривать?! Джеймс тоже начинал беспокоиться, даже порывался пойти искать друга по замку, но Лили его остановила. Джеймс уговорился с трудом – он вообще никогда не мог долго сидеть на месте, тем более с нервами на пределе.

Сириус появился поздним вечером, когда мы все уже готовы были броситься его искать. Выражение лица у него было такое… Что же у него там с братом случилось, подумала я. То, что причина именно в Регулусе, я даже не сомневалась. В ответ на наши вопросительные взгляды он состроил недоуменную физиономию – мол, вы о чем? Ну, конечно, у великолепного мистера Блэка всегда все в порядке! Парни переглянулись, обреченно вздохнув, но настаивать не стали – знают, что бесполезно, когда он в таком настроении. Только Лили хотела что-то сказать, но Джеймс наступил ей на ногу, и она замолчала, удивленно посмотрев на него. Отсутствие расспросов Сириус встретил с ясно читаемой благодарностью. А я, повинуясь внезапному импульсу, не успев подумать, что делаю, подошла и крепко обняла его, едва слышно прошептав:

— Мы с тобой, Сириус. И всегда будем.

Он обнял меня в ответ, наверное, чисто машинально, и я почувствовала, как его губы коснулись моей макушки. Не будь он в таком раздрае, я бы была бесконечно счастлива. Но, кажется, мой порыв был верным шагом: напряжение, сковывавшее Сириуса, отступило. Он немного отстранил меня, взяв за плечи, и со слабой улыбкой тихо произнес:

— Спасибо, Марлин.

Это и было то, о чем говорила тебе мама – что сердце подскажет, что делать.

Я только головой мотнула. Какие благодарности? Для тебя я сделаю, что угодно. На мгновение – одно бесконечное и слишком короткое мгновение – мне показалось, что он хотел меня поцеловать. Но в следующую секунду наваждение пропало, и, отпустив меня, он присоединился к друзьям. Которые все это время наблюдали за нами, практически не дыша. Когда Сириус сел рядом с ними, Джеймс усмехнулся, Ремус страдальчески возвел очи горе, Питер с преувеличенным интересом уставился в окно, а Лили разочарованно вздохнула. Любопытная реакция... Что, все уже в курсе? Я почувствовала, что краснею, и поспешно отвернулась к окну.

А ты как думала? Конечно, в курсе. С нетерпением ждали развития событий и делали ставки.

Ночью я долго не могла заснуть, поскольку мне не давала покоя мысль о том, что же все-таки произошло? В темной гостиной, освещаемой лишь огнем в камине, я появилась одновременно с Джеймсом. К счастью, он меня не видел, поскольку все его внимание было сосредоточено на том, кто сидел на подоконнике, уткнувшись лицом в колени. На Сириусе. Я замерла, не зная, что делать. Джеймс, судя по всему, пребывал в похожем состоянии. И только тогда я заметила, что плечи Сириуса вздрагивали. Он плакал! Ни разу я еще подобного не видела. Мне стало совсем паршиво. Джеймс принял решение раньше меня: он окликнул друга и спустился к нему. Тот был, наверное, в ужасе, что его застали в минуту слабости, но поскольку это был родной, надежный Джим, успокоился. Думаю, эти двое не то что ничего друг от друга не скрывают, но и не смогли бы скрыть, даже если бы захотели. Они понимают друг друга буквально с полувзгляда. Бывало, я этому завидовала.

Джеймс с Сириусом о чем-то тихонько заговорили, и я осторожно спустилась — так, чтобы не привлечь их внимание. То, что я услышала, заставило меня похолодеть: Регулус – Пожиратель смерти! Он ведь мальчишка совсем!

— Джим, он ведь мальчишка совсем! Они уже детей к себе берут! – с отчаянием произнес Сириус, и я вздрогнула от такого совпадения.

Мы уже мыслим одинаково?

Хотелось разрыдаться от бессилия. Ему плохо, ему больно, а я ничем, ничем не могу помочь! Парни вскоре поднялись к себе, а я долго еще сидела в темноте, думая, что делать. Ничего не придумывалось.

Регулус, Регулус...

Зато Джеймс здорово сообразил: свистопляску с бегающей посудой и поющими чашками на завтраке я долго не забуду. Цели своей он достиг: Сириус повеселел и оживился, чему мы все тихо радовались.

Сохатый всегда лучше всех знал, что надо делать, чтобы привести Бродягу в чувство.

Ночь с 9 на 10 февраля, с четверга на пятницу

Глубокая ночь, за окном мерцают звезды, и светит месяц. В нашей спальне тишина и темнота, только едва-едва слышится размеренное дыхание спящих девчонок. А я никак не могу уснуть. Неужели возможно такое счастье? Но все по порядку.

Сегодня, точнее уже вчера, был мой день рождения. По этому поводу я с утра была в прекрасном настроении, которое подарки от Мэри и Лили только улучшили.

Правда, немного огорчило то, что куда-то пропали Мародеры: их не было даже на завтраке. Лили на все вопросы отнекивалась, загадочно улыбалась и ловко переводила разговор на другую тему. Когда же я особенно на нее насела, шутливо возмутилась:

— Отстань, Марлин! Это сюрприз – потерпи немного!

Зато какой сюрприз! Тебе ж понравилось, правда?

Естественно, мое любопытство после этого только возросло, но пришлось смириться: Лили молчала, как партизан на допросе у Волдеморта. Что не мешало мне каждый раз нервно оборачиваться, стоило кому-нибудь зайти в гостиную.

Они появились на обеде. Спокойно уселись рядом с нами и, как ни в чем ни бывало, принялись есть. Но выражения лиц у всех четверых были столь многообещающими, что у меня сразу пропал аппетит.

— Ешь, Марлин, — невозмутимо посоветовал Сириус, — проголодаешься до вечера.

Я бросила на него умоляющий взгляд, но он только тихонько засмеялся, качнув головой. Вздохнув, принялась за еду, решив, что чем быстрее мы с этим покончим, тем быстрее я все узнаю.

Когда все насытились, Сириус встал и, отвесив мне церемонный поклон, спросил:

— Прекрасная леди, не соблаговолите ли вы составить мне компанию в прогулке у озера?

Хихикнув, я приняла игру: сделала книксен и чопорно ответила:

— Буду рада, сэр.

Женская половина Хогвартса смотрела на меня, я уверена, с откровенной завистью. Но мне было уже все равно. В голове осталась только одна мысль: неужели это то, что я думаю – Сириус приглашает меня на свидание? Или это все-таки дружеская прогулка?

Погода стояла чудесная: снег блестел и переливался в ярком солнечном свете. Некоторое время мы просто шли молча, пока не оказались под вязом, довольно далеко от замка. Там Сириус остановился, посмотрел мне прямо в глаза, отчего у меня привычно перехватило дыхание, и с легкой улыбкой заявил:

— Марлин, поздравляю тебя с днем рождения!

С этими словами он протянул мне полупрозрачный голубоватый цветок. Я замерла, не в силах поверить глазам. Об ивериях – или, как их еще называют, цветах влюбленных – я прежде только читала. Легенда гласила, что эти цветы способны обнаруживать истинную любовь. Но были они столь редки, что многие не верили в их существование. Где же Сириус сумел раздобыть иверию? И… подобный дар мог значить только одно. Вот только Сириус мог столь неординарным способом признаться в любви!

Угу, поднять друзей ни свет ни заря и потащить их в Запретный лес с криком: «Парни, мы срочно должны найти иверии!», — на это тоже только Бродяга способен. Хотя нет, если подумать, Сохатый и не на такое способен… был…

Осознав, что я слишком долго не реагирую, я взяла цветок. Он вспыхнул радугой в моей руке. Боясь поверить тому, что в одночасье сбылись все мои самые смелые мечты, я подняла на него сияющий взгляд. Его синие глаза вспыхнули мне навстречу точно таким же счастьем. А потом… он поцеловал меня, и я полностью потеряла связь с реальностью. Я не раз пыталась представить раньше, как оно будет, но столь волшебных ощущений не ожидала. Не-о-пи-су-е-мо!!!!

— Я люблю тебя, Марлин, — прошептал Сириус, ласково проведя пальцами по моей щеке.

— И я люблю тебя, — я уютно устроилась в его объятиях, испытывая иррациональное чувство, что иначе и быть не могло. Будто и не я столько времени терзалась и сомневалась.

Про ужин мы благополучно забыли, но Сириус заявил, что не может допустить, чтобы я осталась голодной. Он привел меня на восьмой этаж, где посреди совершенно пустого коридора, после того как он несколько раз прошел взад-вперед вдоль стены, появилась дверь. Я даже глаза протерла, проверяя, не померещилось ли. Сириус засмеялся, заметив мою реакцию, и потянул внутрь. За дверью обнаружилась комната, освещаемая лишь двумя свечами на круглом столике, накрытом на двоих.

— Что это? – спросила я, с любопытством оглядываясь: там было очень уютно и красиво.

— Выручай-комната, — довольно сообщил Сириус. – Она появляется, когда очень нужна, и выглядит так, как тебе надо.

Поняла, что очень мало еще знаю о Хогвартсе.

То ли еще будет! Связалась с Мародерами… пеняй на себя!

Это было так волшебно, романтично, необыкновенно… До сих пор я даже не подозревала, что можно быть настолько счастливой. Хочется петь, кричать, прыгать до потолка. Кажется, что у меня выросли крылья и для меня нет невозможного. Даже страшно становится: а не придется ли мне заплатить за это счастье? Нет, не буду об этом думать!

Пришлось…

14 февраля, вторник

Это был самый ужасный Валентинов день за всю мою жизнь. А ведь должно было быть совсем наоборот! Все это время я наслаждалась своим неожиданным счастьем и напрочь забыла про многочисленных менее удачливых соперниц. Но они, как выяснилось, не забыли и не собирались сдаваться.

Начиналось-то все просто прекрасно. Проснувшись утром, оттого что  совершенно по-весеннему яркое солнце светило мне прямо в глаза, я обнаружила на тумбочке рядом с кроватью красную розу и коробку конфет. Задалась вопросом: когда Сириус успел изучить мои вкусы? И розы, как это ни банально, мои любимые цветы. И шоколад – любимое лакомство.

А он тоже за тобой наблюдал – не все ж тебе.

Но это было еще не все: конфеты оказались с секретом. Стоило мне поднять крышку коробки, как шоколадные ракушки раскрыли створки, а внутри лежали жемчужины (то есть не настоящие жемчужины – орешки, но они были очень похожи). На каждой красовалась золотистая буква, и все вместе складывалось в слова «я люблю тебя». Я любовалась на это чудо и думала, что в жизни не смогу их съесть (потому что жалко), как вдруг внизу рядом с моей кроватью кто-то тоненько заскулил, а потом и затявкал. Подпрыгнув от неожиданности, я посмотрела на пол и обнаружила там щенка спаниеля в коробке. Он стучал хвостом и умильно смотрел на меня. И он был угольно-черный. До сих пор была уверена, что спаниели такими не бывают, во всяком случае, я таких не встречала.

У Бродяги все бывает, не раз убеждался, что для него нет ничего невозможного… не было…

Так мы и смотрели друг на друга, пока не проснулись остальные девочки, тоже получившие подарки от своих кавалеров. Но мой щенок был вне конкуренции! Записку, спрятанную под ошейником, первой заметила Мэри и, не спрашивая разрешения, тут же прочитала вслух:

— «Пусть этот щенок напоминает тебе обо мне, даже когда мы будем далеко друг от друга».

Девчонки решили, что это очень романтично, и только мы с Лили поняли шутку и, глянув друг на друга, расхохотались.

— Лили, посмотри, тебе случайно олененка не подарили? – выдавила я сквозь смех.

Лили только головой помотала – говорить она была не в состоянии. Остальные смотрели на нас в недоумении, не в силах понять столь бурного веселья. Пока Мэри не начала допрос с пристрастием, я подхватила свой живой подарок на руки и сбежала из комнаты, решив объяснения оставить Лили: у нее это лучше получается.

Гостиная была еще пуста – в такую рань сюда спускаются только ненормальные вроде меня – и я забралась на подоконник, посадив щенка себе на колени. После некоторых колебаний решила назвать его Черныш.

Пока сидела в одиночестве, думала, понравился ли Сириусу мой подарок. Я подарила ему волшебную игрушку-обезьянку. Кроме того, что она выделывала всяческие смешные фокусы, прямо как живая, она могла быть полезной в мелких поручениях – там, принести что-нибудь, достать…

На улице парадоксальным образом одновременно светило солнце и падал снег. Снежинки, плавно опускаясь на землю, сверкали и переливались в солнечных лучах. Я так увлеклась этим зрелищем, что не заметила, как Мародеры спустились в гостиную. Когда Сириус подошел ко мне и поцеловал в висок, я аж подпрыгнула, едва не свалившись с подоконника. Парни заржали, а я надулась – не всерьез, конечно: так, для порядка. Тем временем, они заметили Черныша у меня на коленях, и Джим многозначительным тоном выдал:

— Оу, Бродяга, не знал, что ваши отношения зашли столь далеко…

Я жутко смутилась и покраснела до кончиков ушей. Вот как ему не стыдно такие намеки делать?! Хотя о чем я вообще? Какой стыд?..

Сириус дал другу подзатыльник и ехидно ответил:

— Кое-кто уже рога успел заиметь, но я ж молчу.

— Это ты-то молчишь? – скептически хмыкнул Ремус.

Действительно: чья бы корова мычала…

Джеймс попытался вернуть подзатыльник, но не слишком в этом преуспел. Я почувствовала себя отомщенной. Они начали гоняться друг за другом, Ремус с Питером, смеясь, делали ставки.

Мы, наверное, долго могли бы развлекаться таким образом, если бы подошедшие Лили и Мэри не заявили, что умирают от голода. Щенка пришлось отнести обратно в спальню. Он так жалобно скулил, не желая оставаться один, что я долго не могла уйти. Но не могу же я брать его с собой на уроки.

— Спасибо, — шепнула я Сириусу, когда мы шли в Большой зал. – Он очаровательный. Я назвала его Чернышом.

Сириус усмехнулся и загадочно заявил:

— Боюсь, к вечеру ты обнаружишь, что это не совсем подходящая кличка.

Но как я ни пыталась выяснить, что он имел в виду, он отмалчивался, загадочно улыбаясь. Все, что я смогла из него вытянуть, было:

— Потерпи – сама увидишь.

Вот ведь упертый! Тогда я поинтересовалась, понравился ли ему мой подарок. Сириус кивнул:

— Шикарная игрушка, радость моя… на тебя похожа.

Я возмущенно пихнула его в бок, хотя некое рациональное зерно в его словах было. Но все равно: нечего надо мной издеваться!

Думаю, на этот раз Джеймс почувствовал себя отомщенным. Во всяком случае, его ехидная усмешка была очень многозначительной.

Кошмар начался за завтраком. Мы спокойно ели и болтали, когда Сириус вдруг с невероятно дурацким восхищением на лице уставился на Джулию Риверс, и мечтательно спросил:

— Джим, правда, она необыкновенная?

А на недоуменный вопрос Джеймса вздохнул:

— Джулия.

Это потом я поняла, что кое-то больно умный подлил ему приворотного зелья, а в тот момент застыла, как громом пораженная. Убить его на месте мне помешало только состояние глубочайшего шока.

Бедная! Представляю себе твои чувства в этот момент!

Джеймс с Ремусом переглянулись и страдальчески возвели глаза к потолку, Питер тихонько пробормотал:

— Опять!

Видимо заметив мою потрясенную физиономию, Джеймс легонько встряхнул меня за плечи:

— Марлин, спокойно! Дыши глубже: это всего лишь приворотное зелье. Сириуса постоянно им кто-нибудь травит. Привыкай.

Слова Джеймса постепенно дошли до сознания, обида и отчаяние сменились дикой яростью. Я резко развернулась к сияющей, как начищенный галеон, Джулии и, сощурившись, прожгла ее убийственным взглядом в надежде, что она поймет, что со мной опасно ссориться. Но она нахально проигнорировала намек: приподняла брови и пожала плечами, всем своим видом демонстрируя триумф. Это было уже слишком для моего терпения, и так-то не больно большого. Тихонько зарычав, я начала доставать палочку.

Джеймс тем временем ловко выудил у Сириуса из кармана какой-то пузырек и заставил его выпить. Дебильное обожание, направленное на Джулию, сменилось на его лице облегчением, потом тревогой, когда он взглянул на меня. Ну, понятно: представлял, небось, как это со стороны выглядит, и боялся моей реакции. Я поспешила его успокоить, улыбнувшись и сжав его руку: он-то тут был совсем ни при чем. Убедившись, что я не злюсь, Сириус пробормотал с обреченным вздохом:

— Как же они меня все достали!

Ребята хихикнули, но посмотрели с сочувствием.

На самом деле достали. Даже нас. Что уж о Бродяге говорить!

— И давно ты носишь с собой противоядие от приворотного? – поинтересовалась я.

— С четвертого курса, — ответил вместо Сириуса Ремус. – Когда в конец очумевшие поклонницы чуть с ума его не свели, подлив одновременно пять или шесть приворотных.

А вот этого я не знала. К счастью, наверное. Я была настолько ошеломлена, что не нашлась, что ответить, только головой помотала. Никогда раньше не думала, что будет, если выпить приворотное сразу от нескольких человек. Наверное, ощущение, что тебя изнутри на части разрывает.

Это был настоящий кошмар – Дамблдор уже собирался Сириуса в Мунго отправлять. До сих пор помню, как мы тогда перепугались.

А еще я впервые задумалась о том, что быть красивым, оказывается, не так уж и радостно. Эти мысли вызывали одновременно острую жалость к Сириусу и еще большую злость на девчонок: раньше-то я злилась из-за себя, а теперь из-за любимого, а это большая разница. Дуры ненормальные! Неужели они не понимают, что нельзя получить любовь таким способом?!

Я просто не могла этого так оставить, чтобы они и дальше продолжали мучить Сириуса, а потому направилась к отчетливо скрипнувшей зубами Джулии. Ребята пытались меня остановить, но не преуспели в этом. Если я что-то решила, то никто меня не отговорит.

— Вот что, Риверс, — процедила я, нависнув над ней и приставив к ее шее палочку, — еще раз сделаешь что-нибудь подобное – и тебе не жить! Это я тебе обещаю!

Оглядев девчонок, которые, замерев, наблюдали за нашими разборками, я добавила:

— Всех касается!

Должны же они были, в конце концов, понять, что им ничего не светит! Похоже, мое выступление произвело нужное впечатление: никто и не пикнул в ответ. Правда, когда я отвернулась, мне в спину раздалось раздраженное шипение:

— Думаешь, я испугалась тебя, МакКиннон?

Но я не стала обращать внимание на упрямую Риверс. Можно подумать, я хотела, чтобы она испугалась. Я хотела всего лишь, чтобы она немножко головой подумала и перестала вести себя, как идиотка.

Сириус наблюдал за действом, явно забавляясь – глаза у него прямо-таки сияли — а когда я снова села рядом с ним, поцеловал на глазах у всех. Долго и со вкусом. Если в первый момент я и пыталась отстраниться – терпеть не могу такие демонстрации при посторонних – то очень скоро забыла о своих принципах: я совершенно не способна ему сопротивляться. По залу пролетел шепоток. К нашему столу тут же подлетела возмущенная МакГонагалл:

— Мистер Блэк! Мисс МакКиннон! Что вы себе позволяете?!

Сириус нахально улыбнулся, не выражая ни малейшего раскаяния:

— Извините, профессор, но до некоторых по-другому не доходит.

Выразительный взгляд в сторону надувшейся Джулии, и – вот странность – МакГонагалл едва заметно усмехнулась и даже баллов с нас не сняла. Но тут же поджала губы и с прежней суровостью отрезала:

— Тем не менее, надеюсь, больше этого не повторится!

Я едва подавила желание протереть глаза – не померещилась ли мне ее усмешка?

У меня часто складывалось впечатление, что, отчитывая нас за шалости, МакГонагалл в глубине души забавлялась.

Мало того, что мое прекрасное утреннее настроение было безнадежно испорчено, так на этом история не закончилась. Уроки прошли более-менее спокойно, если не считать постоянно сыпавшиеся на Сириуса валентинки. Но он сжигал их на подлете, и я решила их не замечать.

После чар, которые были у нас последним уроком, профессор Флитвик задержал меня, чтобы поговорить о моей выпускной курсовой. И дернуло же меня сказать Сириусу, чтобы не ждал! Хотела – как лучше, получилось – как всегда. Я возвращалась в гриффиндорскую башню после разговора с профессором, когда в одном из коридоров мне перегородила дорогу шайка (по другому не скажешь) девчонок во главе со злющей, как черт, Риверс.

— Торопишься, МакКиннон? – язвительно спросила эта последняя, крутя в пальцах палочку.

Я огрызнулась, одновременно нащупывая в кармане свою: сразу стало понятно, что добром это не кончится.

— Утром ты изволила угрожать мне… — Риверс нехорошо сощурилась, и ее кодла довольно захихикала.

Честное слово, мне стало ее жаль: несчастная ведь, страдает! Злость после ее утренней выходки к тому моменту пропала окончательно, и я попыталась разрешить наш конфликт миром, воззвав к ее разуму:

— Ну, что ты как маленькая, Джулия? Неужели ты серьезно веришь, что таким образом сможешь завоевать его симпатию?

Увы, мои слова произвели совсем не тот эффект, на который я рассчитывала. Вся ехидная небрежность моментально слетела с Джулии, и она стала похожа на разъяренную фурию. Заявила, что меня это не касается и что Сириус мне не принадлежит. Нет, ну надо такое выдать! Как будто человек вообще может кому-то принадлежать! Изо всех сил, стараясь сохранить спокойствие (хотя она уже начала меня изрядно нервировать), я возразила:

— Нет, не принадлежит. Просто он меня любит.

Сейчас вот думаю, что зря я это сказала: от этих слов Риверс окончательно свихнулась и запустила в меня каким-то заклятием, которое я удачно отбила. Увы, Джулия была не одна, и как бы хорошо я ни умела защищаться, справиться со всеми не смогла.

В итоге я очнулась в Больничном крыле. Едва придя в себя, я услышала, как мадам Помфри возмущенно выговаривает:

— С животными нельзя. Мистер Блэк, да что ж это такое! Вы меня слышите вообще?!

И в ответ умоляющий голос Сириуса:

— Ну, пожалуйста, мадам Помфри! Это не простое животное…

— Волшебное что ли? – в голосе медсестры звучала усмешка.

Я уже приготовилась повеселиться, но препирательства закончились быстро: Сириусу еще ни одна женщина отказать не могла.

Это точно!

Первым в поле моего зрения появился Черныш – с радостным лаем он принялся подпрыгивать рядом с кроватью – слишком маленький, чтобы забраться на нее. Но это был совершенно другой щенок! С изумлением, граничащим с шоком, я обнаружила, что он вовсе не черный, каким был утром, а темно-рыжий, почти коричневый.

— Пес-метаморф! – объявил Сириус, явно довольный тем, что удивил меня. – Я ж говорил, что к вечеру кличка устареет.

Я не могла не засмеяться: уж очень он забавно выглядел — такой гордый тем, что подарок с сюрпризом вызвал у меня столько эмоций. Кстати, главной из них было любопытство. Поэтому, когда Сириус, сжалившись над щенком, поднял его с пола, посадил на кровать и сам сел рядом, я немедленно поинтересовалась, что он сделал с собакой. Ответ поразил меня еще больше.

— Да ничего я не делал. Просто это волшебная собака, как справедливо заметила только что мадам Помфри. Очень редкая порода – обладает способностью менять окрас. Либо спонтанно, либо по желанию хозяина.

Я уже улыбалась, как ненормальная – от плохого настроения не осталось и следа. И когда Сириус поинтересовался, как я себя чувствую, я совершенно искренне могла ответить, что просто замечательно. Теперь замечательно. К сожалению, он на этом не успокоился.

— Это Риверс, да? – он произнес это практически утвердительно.

Я кивнула – а что мне еще оставалось?

— Убью идиотку! – процедил Сириус.

Я почти испугалась его тона.

Помню я этот тон: в такие моменты вдруг ясно осознаешь, что Сириус – Блэк. Фамильный норов-то ему достался в полной мере, хоть он и боролся с этим.

Никакие уговоры, конечно же, не помогли. А еще Джима оленем дразнит – сам-то такой же упрямый! Мне стало жалко Джулию еще больше. Мне удалось только вытянуть из него обещание, что обойдется без членовредительства, после чего неприятная тема была оставлена.

Вот так вот – встретила День святого Валентина! С шиком в Больничном крыле. Но с другой стороны, рядом был Сириус, а что еще надо? Так что не так уж все плохо получилось.

24 февраля, пятница

Не знаю уж, как там Сириус разговаривал с Риверс (да и только ли разговаривал?), но с тех пор от меня отстали. Только посматривают издали со злостью и страхом. Иногда задаюсь вопросом, чем же он их так напугал. Но лучше, наверное, мне этого не знать. К нему тоже особо не цепляются и приворотного подлить больше не пытались, что не может не радовать. Подозреваю, что до сих пор он просто терпел их ненормальное внимание – не драться же с девчонками. Но нападение на меня стало последней каплей, и он забыл о том, что джентльмен. А может они даже все вчетвером разборки устроили. Я раз попыталась выяснить у Ремуса, но он только отмахнулся:

— Оно тебе надо?

На самом деле ничего такого криминального не было – попугали немного и все. Но Джулии хватило.

Если так подумать, то действительно – оно мне надо? Отстали – и ладно.

Сидим на истории магии. Бормотание Бинса, понятное дело, никто, кроме Лили, не записывает. Не говорю «кроме Ремуса», поскольку этот последний сейчас отлеживается после полнолуния. Раньше парни в такие дни записывали лекции, специально для Ремуса.

Всегда считал это подвигом с их стороны.

Но потом они поколдовали над самопишущим пером, и оно работает, а они дрыхнут, положив головы на парты. Отсыпаются после бессонной ночи. Лили время от времени поглядывает на них, но не с возмущением – как бывало прежде – а чуть ли не с умилением. Удивительное рядом.

Я же любуюсь Сириусом. С моей позиции видно только его спину и затылок, но мне хватает. Жаль, я не умею так здорово рисовать, как Лили – я б его нарисовала…

На мой мечтательный вздох повернулась Мэри, ехидно улыбнулась и взмахнула палочкой. Передо мной заплясали розовые сердечки, не менее ехидные, чем их создательница. Детский сад. Осталось только спеть: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Состроила выражение лица «завидуй молча». Мэри прыснула в кулак.

— Мисс МакДональд, потрудитесь повторить то, что я сейчас говорил, — рядом с нами, как призрак из стены, возник Бинс. Хотя почему «как»?

Мэри вскочила и бросила на меня взгляд утопающей. А чем я могла ей помочь: я-то тоже ни слова не слышала. Вдруг перед Мэри прямо на парте проявились слова. Встрепенувшись, она начала зачитывать какую-то муть о восстании гоблинов. Бинс кивнул и поплыл прочь. Мэри облегченно шлепнулась на свой стул и прошептала:

— Спасибо, Лили.

— Пожалуйста, — наша рыжая староста только плечами пожала, будто она совершенно ни при чем.

Вот за что люблю Лили, так это за то, что она может долго тебя пилить по поводу небрежного отношения к учебе, но в нужный момент всегда подскажет с таким видом, словно это само собой разумеется.

Кстати, интересно, а почему Бинс не цепляется к Мародерам? Они вон спят беззастенчиво – и ничего. Или ему главное, чтобы тишина была, а в остальном наплевать, чем мы заняты?

Вот и колокол, наконец-то! Допишу потом.

Я сразу вскочила, покидав все письменные принадлежности в сумку. Хотелось как можно быстрее исчезнуть из этого кабинета: порой кажется, что здесь даже стены тоску наводят. Однако мальчики, в отличие от меня не торопились.

— Сириус! Подъем! – донесся до меня голос Джеймса.

Он усиленно пытался разбудить друга, но не добился ни малейшей реакции. Каждый раз одно и то же. Тогда Джеймс воззвал ко мне:

— Марлин! Иди сюда – только ты можешь разбудить этого спящего красавца.

Намек был вполне прозрачным, и мне стало смешно от мысли: «Если я правда Сириуса поцелую, он проснется?»

Джеймса поняла не я одна. Вот только девушкам, одарившим нас возмущенными взглядами на выходе из кабинета, в отличие от меня, было совсем не смешно. В этот момент раздался довольный голос Сириуса:

— Не стыдно тебе, Джим?

Он весело смотрел на друга — сна у него не было ни в одном глазу. В общем, понятно, что он прикидывался все это время. Я почувствовала одновременно возмущение – ну, собака же! – и желание рассмеяться – такой он милый и забавный! Похоже, Джеймс испытывал примерно те же чувства, поскольку, недолго думая, замахнулся сумкой в сторону лучшего друга. Но не тут-то было – его как ветром сдуло. К счастью, профессор Бинс, сразу по окончании лекции просочился сквозь стену и ничего не видел. При одном воспоминании об устроенном ими бедламе хочется воскликнуть: «И этим парням по восемнадцать лет? Мама дорогая!»

Ой, не говори! Балбесы, одно слово!

Мы с Лили не стали вмешиваться – себе дороже. Мы делали ставки, к которым тут же присоединились Мэри и Питер. Победила дружба.

После уроков мы отправились навестить Ремуса, предварительно запасшись на кухне всевозможными сладостями, и в первую очередь -шоколадом. Ремус, как и я, с ума сходит по шоколаду.

Я первый раз участвовала в поднятии настроения после полнолуния «нашей пушистой проблеме», как Джеймс выражается. Я, конечно, знала, что в трансформации оборотня ничего хорошего нет, но до этого момента даже не представляла, насколько все ужасно. На Ремуса было страшно смотреть: бледный, осунувшийся, глаза запали, вокруг них синева, а губы такие белые, что их практически не видно. И все-таки он заулыбался, когда мы вошли, хотя улыбка эта казалась несколько жутковатой.

Вот как, значит, это со стороны выглядело…

А еще я заметила, что он старается не делать резких движений и вообще поменьше шевелиться. Как же ему, должно быть, больно!

Мы с Лили, наверное, начали бы охать и хлопотать над бедным Ремом, если бы парни не провели с нами предварительную беседу насчет того, что этого делать ни в коем случае нельзя. Их тактика заключалась в том, чтобы Ремус забыл о том, что он не такой, как все, чтобы не думал о своей болезни и не зацикливался на ней. И это работало.

Еще как работало! Только рядом с ними я чувствовал себя полноценным человеком, а не чудовищем.

Ремус заметно оживился, болтал с нами, с аппетитом лопал шоколад. Хотя боль это, конечно, не снимало, зато отлично помогало морально. С каждым днем все больше восхищаюсь их дружбой и благодарю Бога за то, что свел меня с этими людьми.

4 апреля, вторник

Вот война добралась и до нас.

Вчера, когда мы после уроков собрались в гостиной и увлеченно обсуждали недавний матч по квиддичу, Джеймса вызвал к себе Дамблдор. Лили проводила его своим фирменным взглядом: «Что ты еще успел натворить?!» На что он недоуменно пожал плечами. Да правда ведь — ничего такого мы в последнее время не делали. Во всяком случае, ничего, за что можно попасть на ковер к директору. Мы посмотрели ему вслед и растерянно переглянулись: не может же быть, чтобы раскрылись мародерские прогулки под луной? Тогда бы вызвали всех.

Так мы и сидели, строили предположения, ждали, болтали, ждали, ждали, ждали… А Джим все не возвращался, и это уже становилось подозрительно: не мог же Дамблдор продержать его у себя столько времени. Оставалось заключить, что случилось что-то плохое.

Первым терпение потерял Сириус:

— Пойду поищу его, — объявил он в пространство.

Лили так умоляюще на него посмотрела – явно хотела пойти с ним, но Сириус покачал головой. Все поняли: если что – Сириус справится и один, а их вызвать всегда успеет. Лили вздохнула, но настаивать не стала, только закусила губу и резко отвернулась к камину.

Теперь мы ждали уже Сириуса. Разговоры заглохли: слишком тревожно всем было. Еще недавно беззаботная атмосфера стала напряженной, пропитанной нехорошим предчувствием. Я с трудом подавляла желание вскочить и начать метаться из угла в угол – просто не выношу такие ситуации, когда ничего не могу сделать. Ремус пытался занять себя уроками, но за все время ни разу не перевернул ни одной страницы.

Ну да – как можно вникнуть в учебник, когда такое творится?

Питер посматривал на всех по очереди, не в силах решить, как себя вести. Мэри пыталась пару раз заговорить о чем-нибудь постороннем, но никто ее не поддержал, и, отойдя к окну, она принялась тихонько барабанить пальцами по стеклу. Честно говоря, это немного нервировало, но я мужественно промолчала. Что касается нас с Лили, мы просто сидели и смотрели в огонь. Говорят, что, глядя на огонь, человек может ни о чем не думать. Не знаю, кто — как, а у меня что-то не очень получалось. Справедливости ради стоит заметить, что мысли мои были довольно-таки однообразны, а точнее — она была одна: «Что там происходит?! Где они?» Зато прогнать ее я не могла, как ни пыталась.

Когда зашуршал портрет, открывая вход, и в гостиной появились Джеймс и Сириус, мы все чуть ли не подпрыгнули и уставились на них. А у них были такие лица… Убитые – по-другому не скажешь. Я еще ни разу не видела у Сириуса такого откровенно несчастного выражения – обычно он все негативные эмоции прячет за светской маской либо за улыбкой. А на Джеймса просто смотреть было страшно. В ответ на наши испуганно-вопросительные взгляды Сириус едва слышно произнес:

— Родители Джима погибли вчера.

Мэри тихо вскрикнула, мы с Лили судорожно вздохнули, и тишина стала звенящей. Странное чувство: в первую секунду я до конца не поняла смысла прозвучавших слов, в следующую — пыталась убедить себя, что мне показалось, что это какая-то ошибка. А когда известие по-настоящему дошло до сознания, стало страшно и больно. Нет, не получается у меня выразить то, что я почувствовала в то мгновение: выходит как-то слишком долго и совсем не так.

Наши мальчики опустились на диван. Я молча обняла Сириуса, уткнувшись лицом ему в плечо, и только поэтому почувствовала, что он мелко дрожит. Хуже всех, конечно, было Джиму, но… Я ведь знаю, как много для Сириуса значили мистер и миссис Поттер. Люди, которые приютили его, когда он сбежал из дома, которые любили его, как родного, и которых он сам глубоко любил и уважал. Он так сильно стиснул меня в объятиях, что я невольно ойкнула. Наверное, это было именно то, что ему было нужно в тот момент, потому что вскоре я почувствовала, что он расслабился и вздохнул свободнее.

Если бы я только могла отвести от тебя все беды! Но все, что я могу, это просто быть рядом. Вот когда по-настоящему понимаешь, как ужасна собственная беспомощность.

Рядом Лили с Джеймсом сидели в точно такой же позе. Так и провели остаток вечера, почти не разговаривая. И все-таки я видела, что мальчикам стало легче оттого, что мы все здесь.

Страшный был день…

А сегодня Джеймс в сопровождении МакГонагалл отправился на похороны. До сих пор Сириус не отходил от Джеймса ни на секунду и казался совершенно спокойным. Но теперь, на уроках, когда Джима не было рядом, а Ремус с Питером, сидевшие сзади, не видели его лица, у него сделался настолько потерянный вид, что у меня больно сжалось сердце. На зельях я ничего не слушала и даже не потрудилась развести огонь – просто не в силах была отвести взгляд от Сириуса. Вопреки обыкновению, он ни разу не взглянул в мою сторону, даже будто специально отворачивался к окну, за которым сияло солнце и пели птицы. Ну, все понятно с ним – хочет скрыть, насколько ему на самом деле плохо и больно. Зря стараешься, милый, я все равно все чувствую. Как же мне помочь тебе?

Спасибо большое Мэри – настоящий друг и понимающий человек – все сделала вместо меня, да так, что Слизнорт ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

А после зельеварения Сириус с Лили сбежали, чтобы отправиться к Джеймсу. Сказали: его нельзя оставлять одного. И это правильно. Но мне-то теперь что делать?

На вопросы профессоров, куда подевались мисс Эванс и мистер Блэк, Ремус выдавал длинную запутанную речь, общий смысл которой сводился к тому, что они очень плохо себя чувствуют. По-моему, ему никто по-настоящему не поверил, но приняли как данность.  Вот что Ремус умеет – так это заговорить собеседника: выстраивает столь громоздкие и заумные словесные конструкции, что вскоре перестаешь понимать что-либо вообще и только киваешь. Учителя-то, конечно, на такие фокусы не ведутся, хотя…

Спасибо за комплимент.

Весь день провела как на иголках, не в состоянии заниматься ни уроками, ни чем-то еще. Ремус, в конце концов, не выдержал и за обедом, за которым я не смогла проглотить ни кусочка, тихонько сказал:

— Мы должны быть сильными, Марлин, только так мы сможем их поддержать.

В его глазах я увидела ту же тоску и беспокойство, которые терзали меня, и от этого почему-то стало легче. Ремус слабо улыбнулся и кивнул.

Поражаюсь: как ему это удается – все держать внутри и казаться спокойным и уверенным?

Долгие годы практики сказываются: если бы я не умел держать в узде эмоции, я бы убился давно.

А я никогда так не могла – мне в подобных ситуациях хочется биться головой об стенку.

Вечером ребята не вернулись. Я сидела в гостиной на подоконнике, прислонившись спиной к стеклу, и вздрагивала каждый раз, когда открывался дверной проем.

Ремус с Питером устроились неподалеку, о чем-то тихо переговариваясь. Почти все разошлись по спальням, только пара-тройка студентов доделывала домашние работы. Тишина, уют и спокойствие родной гриффиндорской гостиной, когда потрескивает огонь в камине, а за окном светят звезды в ночном небе. Но сегодня эта привычная обстановка резко контрастировала с той бурей, что бушевала в моей душе, и вызывала совершенно идиотское желание закричать, швырнуть что-нибудь в стену, разбить, только бы разрушить эту невыносимую иллюзию мира и безопасности. Когда мне начало казаться, что еще чуть-чуть, и я не выдержу, передо мной возник серебристый пес – Патронус Сириуса – и сообщил:

— Радость моя, мы останемся на ночь у Джима. Не беспокойся – все в порядке. Утром вернемся. Передай ребятам.

Патронус растаял, а я растерянно посмотрела на этих последних. Оказывается, Питер успел заснуть прямо в кресле. Ремус же задумчиво кивнул сам себе, точно сообщение Патронуса подтверждало его предположения. Вот это меня тоже всегда в нем поражало: складывается впечатление, что он всегда все знает заранее и потому ничему не удивляется.

Правда? Никогда за собой не замечал.

Что ж, ждать было больше нечего, оставалось только пойти спать. Но заснуть я так и не смогла. Три часа ночи, а я все лежу и при свете Люмоса записываю в дневник свои переживания – надо же хоть чем-то заняться, иначе я просто сойду с ума.

5 апреля, среда

Заснула я только под утро, в результате проспала завтрак и опоздала на первый урок. Девчонки почему-то не стали меня будить – ушли одни. Может, Мэри решила, что пусть я лучше прогуляю уроки, зато отдохну нормально? Вполне в ее духе.

Эх, гулять – так гулять. Совершенно не торопясь – а куда спешить, все равно на ЗоТИ уже не успею – я собралась и спустилась в гостиную. Как раз в тот момент, когда я направлялась к выходу, портрет открылся и вошли Сириус, Джеймс и Лили. Вот уж не думала, что можно так истосковаться по человеку всего за один день. Но когда я увидела Сириуса, сердце подпрыгнуло до самого горла, и я, сама не помню, как тут же оказалась в его объятиях. Ребята улыбнулись, правда, не слишком весело, а я облегченно вздохнула: кажется, самое страшное позади.

— Почему не на уроках? – спросил Сириус, и в его вопросе ясно слышалось: «Ты в порядке?»

Невероятный человек – сам в ужасном состоянии, а еще обо мне успевает беспокоиться!

Это он умел, точно! «Рем, ты как?», — а у самого все плечо в крови и еле на ногах стоит.

Я благодарно улыбнулась и пожала плечами с легкомысленным видом:

— Проспала.

Нечего ему знать, что я  практически всю ночь глаз не сомкнула, думая о них. Уж, не знаю, поверил ли он моей легкомысленности, но докапываться не стал.

— Тогда подожди еще пару минут – вместе пойдем.

Быстрый взгляд на Джеймса – ощущение, что они о чем-то говорят без слов – и они поднялись к себе, а я уселась на подоконник, пытаясь придумать, чем бы отвлечь мальчиков от тяжелых переживаний. Можно было бы, конечно, замутить какую-нибудь шалость, но сейчас это был точно не метод. Тут нужно было что-то, что полностью заняло бы все их мысли, не оставляя времени думать о другом. И кроме учебы в голову ничего не приходило. Но как засадить за учебники – и надолго – парней, которые школьную программу усваивали с лету?

Идея у меня появилась на трансфигурации, когда Лили, нахмурившись, сосредоточенно махала палочкой, пытаясь превратить кролика в канарейку.

Я посовещалась с ней, привлекла к этому делу Мэри, и после уроков мы целой делегацией подошли к Джеймсу и Сириусу, слезно умоляя помочь нам подготовиться к экзаменам. Те изрядно удивились – особенно странно просьба звучала от Лили. Но та искренне уверяла, что ей не дается трансфигурация, я – что ЗоТИ и зелья, а Мэри – чары. Питер обрадовался и заявил, что ему неплохо бы потренироваться по всем предметам в принципе.

Ремус понимающе улыбнулся – по-моему, он сразу раскусил наш тайный замысел.

Да, очень тайный замысел – тоже мне, конспираторы!

Джеймс с Сириусом переглянулись и согласились с обреченным вздохом: объяснять кому-то то, что самим давалось легко, они никогда особо не любили.

В результате мы просидели за учебниками до поздней ночи, пока Джеймс не объявил:

— Все! У меня голова пухнет, давайте расходиться.

Можно себя поздравить – я добилась, чего хотела: ребята полностью сосредоточились на обучении нас бестолковых, оживились, и из их глаз исчезла мировая скорбь. Еще несколько недель в подобном ритме, и боль потери перестанет быть такой острой, отойдет на задний план.

5 мая, пятница

Месяц не вылезаем из учебников. Кто бы мог подумать, что Мародеров можно сподвигнуть на такое? Да и меня тоже, если уж на то пошло. Однако они даже не сопротивлялись особо – видимо, поняли, что интенсивная учеба спасает от тоски. Подготовку к экзаменам перемежаем посиделками у озера всей компанией и поцелуями, которые тоже отлично отвлекают.

Ребята уже настолько пришли в себя, что начали шутить и смеяться, как прежде. Постоянно переругиваются и подкалывают друг друга, порой спорят до хрипоты по самым дурацким поводам, но никогда по-настоящему не ссорятся. В общем, вернулись, наконец, наши дорогие Сохатый и Бродяга. Мы с Лили тихо радуемся – да и гордимся собой, чего уж там!

Веселья добавляет мой Черныш, который всегда со мной: он так забавно меняет окрас, если его попросить! Да и вообще он очень забавный. Мы – то есть я, Лили и Мэри – наперебой его тискаем и умиляемся. Парни ржут над нами, а сами втихую подкармливают его всякими вкусностями и учат дурацким командам. Нет, правда дурацким. Вот, Сириус, к примеру, научил Черныша облаивать слизеринцев. Когда я возмутилась по этому поводу, Ремус со смешком заметил:

— Радуйся, что только лаять, а не что-нибудь похуже.

Сириус с Джеймсом переглянулись с абсолютно одинаковым выражением на лицах: «Идея!», и Рем обреченно добавил:

— Зря я это сказал…

А сам усиленно прятал улыбку – я ж видела! Обозвала их детьми-переростками, но, честно говоря, мне стало любопытно. Пару дней спустя Черныш уже не лаял на представителей враждебного факультета, а мочился на их ботинки. Вот есть ум у этих двоих?! Хотя выражения лиц несчастных слизеринцев были очень смешные…

Ну, придурки – я ж говорил! Но было весело, надо признать.

Лили чуть не убила обоих, сказала, что они безответственные дураки, и что в случае чего отвечать придется мне – собака-то моя. На что Сириус возразил:

— Во-первых, в случае чего, — он сделал особое ударение на этих словах, -  мы сразу скажем, что это наших рук дело. Во-вторых, никто не додумается нас обвинять – собаки всегда метят территорию. Кто ж виноват, что тут слизеринцы на пути попались?

После этого смеялись все, включая Лили, хотя она все еще была недовольна. На самом деле, глупая шутка, неизящная, но я сейчас даже таким рада.

24 июня, суббота

Едем домой. После вчерашней бессонной ночи ребята дремлют под перестук колес Хогвартс-экспресса. Лили смотрит в окно, рассеянно перебирая вихры Джеймса, устроившегося головой на ее плече. Но, по-моему, она тоже спит, только с открытыми глазами. Одна Мэри на удивление бодрая – что-то читает. Поди, очередной любовный роман – она их любит. Черныш лежит у моих ног, свернувшись клубочком. А я, как всегда, пишу дневник, время от времени поглядывая на устроившегося рядом Сириуса. Кажется, могла бы провести целую вечность, просто любуясь на него. Иногда поезд поворачивает так, что солнце начинает светить ему в глаза, и тогда он забавно морщится, но не просыпается. Я поднимаю свою тетрадку, чтобы тень падала на его лицо, и Мэри едва слышно фыркает. Вот ведь — вроде занята своей книгой, но при этом все вокруг замечает! Я показываю ей язык и улыбаюсь. Странное у меня сегодня настроение: грустное и счастливое одновременно, а еще чуть-чуть тревожное.

Наверное, это будет последняя запись: не думаю, что у меня будет время и желание продолжать дневник теперь. Да и, честно говоря, давно пора бросить это детское занятие.

Итак, вчера у нас был выпускной бал. Все девчонки, конечно же, были озабочены своими нарядами, и последние экзамены проходили одновременно с лихорадочными поисками в волшебных каталогах и обсуждениях платьев с подругами. Уж насколько я к этому равнодушна, и то не могла удержаться. Однако утомляет эта кутерьма невероятно! Последний экзамен – это была трансфигурация – я встретила с облегченным вздохом, и – вот честно! – мне уже было наплевать, какую оценку я получу. Хотя, учитывая нашу усиленную подготовку, вряд ли мне поставят меньше чем «Выше ожидаемого». А когда сова из магазина мадам Малкин принесла мне заказанное платье, расслабилась окончательно. Теперь можно было просто наслаждаться жизнью, неспешно готовясь к празднику.

Парни постоянно о чем-то тихонько совещались, никого не подпуская к себе в эти моменты. Лили посматривала на них с опасением, я – с любопытством. Было кристально ясно, что они готовят что-то на выпускной бал. Как мы ни пытались дознаться, они молчали и загадочно улыбались. Даже Питер, никогда не умевший держать язык за зубами, и то не проговорился. Накануне бала я начала чувствовать, что еще немного – и лопну от любопытства. Пыталась усыпить внимание Сириуса и разузнать все между поцелуями, когда мы гуляли у озера, но номер не прошел. Он только посмеялся, а я обиженно надулась. Теперь уже он принялся целовать меня, стараясь вымолить прощение, и я тут же растаяла. Правда, так ничего и не узнала. Пришлось смириться и ждать вечера.

Мэри шла на бал со своим хаффлпаффцем, поэтому упорхнула из комнаты раньше нас всех, мы даже ее наряд разглядеть как следует не успели. Лили была просто великолепна в воздушном зеленом платье, которое будто дымкой окутывало ее фигуру, к тому же прекрасно сочеталось с глазами и оттеняло волосы. Давно замечала, что рыжим очень идет зеленый. Впрочем, и я неплохо выглядела в платье из красного атласа, облегающем до бедер, а дальше расходящемся пышными тяжелыми складками. У меня с детства слабость к пышным юбкам.

— Можем чувствовать себя королевами, — с улыбкой заявила Лили, подмигнув мне в зеркале.

С полным правом: вы обе в тот вечер были великолепны!

Я-то уж точно почувствовала себя королевой, когда, спустившись в гостиную, поймала восхищенный взгляд Сириуса. Неужели он правда считает меня такой красивой, как говорит? Уж кто был неотразим, так это он. Девчонки оборачивались на него с риском свернуть шею и вообще глаз не сводили, что начинало порядком злить.

— Не обращай внимания, — шепнул мне Сириус на ухо, когда мы вошли в Большой зал и опять все повернулись в его сторону.

Легко сказать – не обращай внимания! Но я подавила вспыхнувшее раздражение и решила не портить себе праздник. В конце концов, Сириус со мной – и это самое главное.

Большой зал изменился до неузнаваемости. Факультетские столы исчезли, отчего он казался еще больше, чем обычно, а вместо них то тут, то там стояли небольшие круглые столики, как в кафе, с едой и напитками. На зачарованном потолке сверкали первые звезды, а сам зал освещался мягким пульсирующим сиянием, цвет его плавно менялся, перетекая из одного в другой, обливая присутствующих живой радугой.

— Зацените, девушки, — похвастался Джеймс, — наше личное изобретение!

Мы тут же выразили положенный восторг – было от чего!

Правда, в зале мы оставались недолго: послушали напутственную речь Дамблдора, попробовали угощение, немного потанцевали, и решили, что гораздо интереснее будет провести вечер на улице. Не мы одни такие были: кто-то бродил напоследок по школьным коридорам, кто-то отправился во двор подышать свежим воздухом. Подозреваю, что были и такие, кто уединился в укромных уголках, разбившись на парочки. Мы не стали разделяться – гуляли всей компанией.

Ночь была удивительно тихой, только теплый ветерок слегка шевелил волосы, а небо сверкало россыпью звезд. Настроение было под стать: какое-то умиротворение и покой, слизеринцы — и то не вызывали обычного раздражения. С некоторыми из них мы даже мило поболтали, встретившись во дворе.

А потом парни запустили волшебный фейерверк, и воздух заполнился драконами, фениксами, скачущими по воздуху единорогами… Были там еще какие-то существа, названия которых я даже не знаю. Но это был не простой фейерверк – у этих фантазеров простого не бывает! – когда очередная огненная картинка гасла, вместо нее на землю сыпались конфеты, блестки, мелкие монеты, всякая разная ерунда с сюрпризами – кому как повезет. Я вот поймала шарик, который в моих руках взорвался красивейшим цветком. Тут начался настоящий бедлам – все кричали, смеялись, прыгали, пытаясь поймать что-нибудь поинтереснее. Мародеры наслаждались триумфом. На их довольных физиономиях ясно читалось: «Шалость удалась!»

Последняя…

Когда фейерверк иссяк и царящий вокруг гвалт поутих, ночное небо осветилось радужной надписью:

ВЫПУСК 78'

ПРОЩАЙ ХОГВАРТС!

Но и это было еще не все. Следом словно из-под невидимого пера появились слова:

«Спасибо всем нашим учителям за терпение, понимание и знания, которые вам удалось-таки вбить в наши головы. Простите, что часто трепали вам нервы, но признайте – с нами было весело! Отдельное спасибо нашему дорогому декану – профессор МакГонагалл, мы Вас очень любим и надеемся, что через несколько лет Вы будете учить и наших детей».

О, это была поистине гениальная идея, поступившая, как ни странно, от Джима.

Вот это я понимаю – прощание так прощание! Наверняка профессорам было очень приятно прочитать такое. Лили, хоть и не учительница, и то умилилась:

— Какие вы милые… иногда.

А с каким ехидством это было сказано!

Мародеры переглянулись с довольными ухмылками и раскланялись на бурные аплодисменты, зазвучавшие со всех сторон.

Где-то около полуночи, когда первоначальное веселье поутихло, Сириус заявил:

— А пойдемте купаться!

Идея была принята единогласно и с большим энтузиазмом. Правда, поначалу мы, девушки, с недоумением посмотрели на свои нарядные платья, но меня осенила гениальная идея трансфигурировать их в купальники. И мы помчались к озеру.

Вопреки моим опасениям вода оказалось теплой-теплой, как парное молоко. Мы плавали наперегонки, прыгали в воду с толстой ветки старой ивы, поднимая целый фонтан брызг, плескались друг на друга. В общем, дурачились по полной. Как только обитателей озера с ума не свели? Накупавшись, высушив себя и придав нарядам первоначальный вид, мы отправились бродить по хогвартским коридорам, чтобы попрощаться с замком.

Чудесный был вечер, по-настоящему волшебный…

В спальни вернулись только утром, да и то лишь для того, чтобы переодеться и собрать чемоданы. На вокзале меня охватила ностальгическая грусть: все-таки семь лет мы здесь провели, и это были замечательные семь лет. А что-то нас ждет за пределами школы?

Война и смерть нас ждали…

Мэри задремала над своим романом. Сириус улыбается во сне. Да и у меня глаза сами закрываются. Все. Заканчиваю.

* * *
Ремус закрыл магловскую тетрадь в синей обложке и спрятал лицо в ладони.

Зачем он пришел в этот дом, в эту комнату? Все здесь напоминало о Сириусе: гриффиндорское знамя и фотография четырех мальчишек на стене, разбросанные вещи, раскрытая книга на кровати, недопитая чашка кофе на столике…

Войдя в комнату, Ремус долго не мог сдвинуться с места: казалось, что вот сейчас хлопнет дверь, и он услышит голос друга:

— Лунатик, что с тобой?

Ощущение было столь ярким и реалистичным, что Ремус потерял счет времени, напряженно вслушиваясь в звуки старого дома. Но нет. В старинном особняке рода Блэк царила мрачная тишина – хозяин больше не вернется сюда. И, опустившись на колени, Ремус завыл, как раненный зверь, вцепившись пальцами в волосы. Почему? Почему Сириус? Судьба точно издевалась над ним, вернув друга и вновь забрав его всего лишь через два года.

Тогда-то Ремус и заметил тетрадь, лежавшую на тумбочке рядом с кроватью. Он сам не знал, чем она привлекла его взгляд. Наверное, тем, что этой магловской вещи было не место в доме чистокровных аристократов.

Раскрыв тетрадь, Ремус вздрогнул и едва подавил желание отбросить ее подальше. Однако, начав читать, уже не мог остановиться. Он знал, что Марлин вела дневник, но не подозревал, что Сириус сохранил его после ее смерти. В этих строчках, написанных целую вечность назад юной, веселой девчонкой, так живо вставало прошлое! Перелистывая страницы, Ремус как наяву видел своих друзей, ушедших навсегда. Джеймс… Лили… Марлин… Сириус… Какими беспечными они тогда были, какими счастливыми!

Снова захотелось завыть, но Ремус только закусил до крови губу и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Прости, друг, прости за все: за то, что поверил в предательство, за то, что не попытался помочь, за то, что не смог уберечь… Надеюсь, вы с Марлин встретились там, и теперь, наконец-то, счастливы.