1

У нее черные, как смоль, волосы, шелковой рекой струящиеся по теплому мрамору плеч. У нее глаза, как грозовое небо: завораживают, страшат и манят одновременно. У нее нежные уверенные руки. Ее голос — песня сирены. Ее улыбка способна осветить самый пасмурный день. Она старше его на восемнадцать лет, но разве это имеет значение, когда ты наконец нашел свою любовь? Их свадьба назначена на начало апреля. Идет февраль, и впервые за всю свою жизнь он безоблачно счастлив.

**

С падением Темного лорда манеры в обществе окончательно испортились. Победители-гриффиндорцы и представления о них не имели никакого, и учиться не собирались. Всякие "не могли бы вы быть столь любезны...", или "будет ли мне позволено предложить Вам...?", или "я очарован!" (говорится на балу вашей самой уродливой троюродной кузине), или "остаюсь Вашим преданным обожателем" (в конце письма любой из знакомых дам, исключая незамужних девиц брачного возраста) — все это, повторяю, ушло в прошлое. Во главу угла была поставлена грубая целесообразность: в конце писем теперь писали попросту "До свидания", или "Отвечайте как можно скорее", или еще проще — "ОКМС", за что в старые времена, повторял отец, можно было бы и вызов на дуэль схлопотать.

Поскольку молодые победители, по понятным причинам, в поле воспитательной деятельности отца не попадали, отдуваться за падение нравов приходилось мне.

"Из общества ушел класс! Молодые леди превратились в "девчонок" или даже в "стервочек"! — возмущался отец за вечерней трапезой, — "Стервочек", Нарси, ты такое слышала? Драко, может быть, ты мне объяснишь, почему нынешнее поколение невест так любит называть себя "стервами"? Они знают, что "стерва" — это, собственно, "падаль"? Скажи, тебе, как представителю молодежи, это нравится? Может быть, мы с матерью действительно слишком консервативны? Как теперь говорят про родителей — "заплесневелые шнурки"!?"

Ради всех святых! Я-то за что терплю? Я ведь начал заучивать светские формулировки раньше, чем научился ходить!

Мать успокаивающе улыбалась. Если бы стол был меньше, она могла бы, наверное, положить ладонь на отцовскую руку или как-нибудь еще его утихомирить, но в нашей столовой мог бы поместиться весь двор короля Артура, так что едим мы на расстоянии мили друг от друга. Акустика там, правда, совершенно оперная — любой шепот слышен на другом конце зала.

Все вышесказанное объясняет, почему редкие спокойные дни, когда отца с матерью нет в поместье и никто — НИКТО — не заставляет меня отчитываться за грехи всего моего поколения, кажутся мне настолько драгоценными.

Но вездесущие гриффиндорцы, совершенно распустившиеся после победы (тут я полностью согласен с отцом), умудряются портить и их. Вот, например, сегодня.

Мы с Гойлом мирно сидим у меня в поместье. Никого не трогаем. Пьем отцовское бренди. Я, по обыкновению, перемываю кости всем знакомым, кого могу вспомнить, с отдельным упиранием на Поттера (уверен, что выгоднее быть в курсе происходящего с Золотым мальчиком. Где Поттер, там проблемы, и надо знать, где Поттер, чтобы держаться от проблем подальше).

Грег, как обычно, молчит и поддакивает. Прекрасный день.

За что люблю Грега — с ним можно говорить о том, что действительно интересно. Он не станет, как, например, отец, зажимать уши и мученически шипеть: "О, не-ет, только не снова про Поттера!", когда я всего лишь пытаюсь вести легкую застольную беседу. Или как мать. Которая, правда, ушей не зажимает, зато смотрит всегда с таким странным выражением, что язык примерзает к небу.

С Гойлом не так. Он не видит ничего странного в том, что я снова и снова возвращаюсь к вопросу, что сейчас поделывает Поттер со своей свитой.

Вольдеморта тот прикончил, в слушаниях по делу бывших Упивающихся поучаствовал, даже побывал в Малфой-Меноре с полуофициальным визитом и долго о чем-то разговаривал с родителями в голубой гостиной (меня они, словно ребенка, выставили из комнаты). А потом — тишина. Вот уже три месяца я каждое утро изучаю "Пророк" от корки до корки — нет, конечно, обычные славословия в адрес Поттера раздаются регулярно, но что он конкретно делает? Что затевает? С кем общается? С кем спит, наконец? Ничего не ясно!

"Наш герой удалился от шумного света под сень струй, и магическому миру придется уважать его решение", — буквально так было написано в конце статьи в прошлом номере.

Какие, к гоблинам, СТРУИ, мантикора вас забодай?

Представить Поттера, отдыхающего на лужку в веночке из одуванчиков, так же невозможно, как представить мирно пасущуюся венгерскую хвосторогу!

Примерно так я разглагольствую, пользуясь молчаливым одобрением Грега. За окном ранние зимние сумерки, мать с отцом, вероятно, в данный момент обсуждают падение нравов в магической Англии с нашей французской родней (под запеченных в винном соусе улиток и Шабли), вокруг лишь тишина да уют, да потрескивание дров в камине... потрескивание, сопровождающееся зелеными искрами и переходящее в громкое фырканье.

И на ковер из камина, как ни в чем не бывало, выступают Уизли и Грейнджер. Рыжий держит всезнайку за руку своей лапищей и оглядывается вокруг с таким видом, словно попал в логово оборотней.

— Вы ко мне? — возмущаюсь я из кресла. — Вас не учили сначала предупреждать о визите? Как вы вообще сюда попали?

— Мы из замка Блейза, — говорит Грейнджер, и я застываю от изумления, хотя лицом изображаю полное безразличие, — он любезно разрешил воспользоваться своим камином.

Уизли хмыкает.

Ничего не понимаю, но на всякий случай сегодня же вычеркну камин Блейза из списка подключенных к моему. Мало ли, кому еще он окажет такую любезность.

— Малфой, у нас долгий разговор. Может быть, ты, — Грейнджер оглядывается, присматриваясь, куда сесть. Я щелкаю пальцами, и рядом с непрошенными гостями возникает пара кресел и добавочный столик. Обязанности хозяина дома есть обязанности хозяина дома.

— Надеюсь, у вас найдется веское объяснение подобной наглости. Чай, кофе? Вино? Бренди?

— Спасибо, Малфой, но мы...

— Мне бренди, — мрачно бурчит Уизли, — можно с кофе. Лучше без.

Внезапно до меня доходит главное. Сердце в груди екает, а потом начинает биться быстрее.

— Так что там у вас? — тяну я лениво, а потом не выдерживаю и добавляю, — что-то с Поттером?

И грязнокровка, конечно, тут же бросает на меня этот странный взгляд. Почти как мама.

— Это же очеви-идно, — цежу я, — непонятно только, почему вы явились ко мне.

— Малфой, — Грейнджер вся подбирается в кресле, яростным движением заправляет за уши лохмы, и пытается поймать своими глазами мои.

— На тебя вся надежда, — говорит она.

Мерлин, меня сейчас разорвет от любопытства! Не могла бы она выразиться ясней? Вяло поднимаю бровь.

— Что, прости?

— Гарри собрался жениться.

И что это за намеки? Причем тут я?!

— И причем тут я?

— Ему грозит смертельная опасность! — выпаливает Уизли.

Ого. Поттер, во что ты опять вляпался?

— Блейз отказывается помогать! Хотя он-то как раз мог бы! Она бы его послушалась! А он говорит, что в ее дела не вмешивается! И что Гарри уже совершеннолетний и вообще герой, а она — лишь слабая женщина. И что Блейз не смеет вставать на пути ее счастья, представляешь?!

В стотысячный раз с момента нашего знакомства мне хочется быстро и желательно смертельно проклясть Уизли. Перевожу вопросительный взор на Грейнджер. Та, оказывается, все это время сверлит меня изучающим взглядом. Снова поднимаю бровь.

— Ох, не делай так, Малфой, — вздыхает она досадливо, — все равно тебе до Снейпа, как до луны.

— Что все-таки случилось? — повторяю злобно, — или вы явились сюда только для того, чтобы оскорблять меня в моем собственном доме?

На лице грязнокровки виноватое выражение.

— Гарри собирается жениться, — повторяет она.

— И?

Она переглядывается с Уизли.

— Ты ведь его друг, — бубнит тот, — ты мог бы уговорить его...

Кого — его? Кому я друг? Поттеру? Он что, издевается? Сам же... сам же вытолкнул меня тогда из купе... Детская, жгучая обида на миг сдавливает сердце. Я смаргиваю, сделав вид, что в глаз влетела ночная мошка.

— Он говорит о Блейзе, — поясняет грязнокровка тихо, — Гарри собрался жениться на его матери.

Бесшумно опускаются на вечноцветущий сад хлопья снега за стрельчатыми окнами.

Что она только что сказала? Что-о?

Он собрался жениться на Каролине Забини? На ведьме, семеро предыдущих мужей которой умирали в течение года после свадьбы?!

Поттер, ты совсем идиот?!

3

Как же легко они меняют цвет — не уловишь! То зеленые, холодного прозрачного оттенка, как вода в Северном море, то голубые, как небо южным вечером. Иногда, когда она задумывается, они становятся просто серыми, словно осенние облака.

Он приподнимается на локте и близко наклоняется к ее лицу. Каролина смотрит на него, и в каждом из этих загадочных глаз отражается по маленькому Гарри Поттеру, победителю Темного лорда, Разителю Зла, воину Сил Света, кавалеру ордена Мерлина Первой степени и прочая, прочая.

Она улыбается. Сейчас ее глаза почти такого же цвета, как его собственные. Не отводя взгляда, она быстро поднимает руку и сыпет на спину Гарри горячий песок. Тот не по-геройски ойкает. Если бы Каролина училась в Хогвартсе, точно попала бы в Слизерин. Но где училась миссис Забини, не знает даже ее сын. Кажется, где-то на Востоке.

Чайки кружат над пляжем, легкие волны облизывают берег.

В замке Каролины есть помещения, напоминающие Гарри о сгоревшей в адовом пламени хогвартской Выручай-комнате. Можно только догадываться, сколько стоило их устройство, если подобного не нашлось ни в одном из аристократических дворцов побежденных Пожирателей, до последнего камня обысканных авроратом после Победы. Семья Забини во время войны хранила нейтралитет, так что их обыски не коснулись, и о скрытых возможностях замка знают только самые близкие Каролине люди.

В одной из таких комнат — вечное лето, пляж, море и далекий маггловский городок на горизонте, в другой — снежные холмы, в третьей — ночной Нью-Йорк, по которому Каролина любит бродить в одиночку. Некоторые помещения всегда заперты, и Гарри не знает, что в них.

Он осторожно вдавливает плечи Каролины в песок и дует ей в нос. Ха! Она извивается, пытаясь ускользнуть.

— Поттер! Немедленно прекратите!

— Ты нарочно говоришь "Поттер" с интонацией Снейпа? Брр. Прямо мороз по коже.

Каролина смеется.

— Согласись, у Северуса был стиль.

Гарри валится рядом с ней на спину. В небе сегодня маячит легкий одномоторный самолетик, таскает туда-сюда рекламную надпись. "Moi, je t'aime, Anne"

Какой-то французский маггл в далеком Сан-Тропе признается в любви некой Анне. Комната в точности показывает то, что происходит в это время в небе над Лазурным берегом. А вот море в замке всегда спокойно, какой бы шторм не бушевал во Франции.

Тут сложно понять, что настоящее, а что — иллюзия. Песок, который Гарри пытался вынести на пробу за дверь, снаружи просто исчезает. Интересно, что будет, если попробовать утопиться в иллюзорном море? Глупые мысли приходят в голову.

Крупная чайка вразвалочку направляется в их сторону.

С замиранием сердца Гарри снова поворачивается к лежащей рядом женщине, опускает голову, и прежде, чем та успевает понять, что он задумал, вцепляется зубами в бретельку ее купальника. Тащит с плеча. Заглядывает в потемневшие голубые глаза.

— Гиперсексуальный подросток, — фыркает Каролина, но но на самом деле ей, кажется, нравится. Томная, мечтательная улыбка, появляющаяся на ее губах, является несомненным разрешением. Гарри вздрагивающими пальцами развязывает серебряные бантики на нижней части ее бикини.

— Зачем ты вообще что-то надеваешь? — шепчет он.

Подростков тут давно не осталось, прекрасная Каролина. Подростки умерли в Запретном лесу.

Рядом с Джинни он чувствовал себя древнее Мерлина.

Каролина тянется к нему с тем нетерпеливым огнем в глазах, который всегда появляется у нее в такие моменты.

О, Мерлин и вся его свита.

О мой бог.

К черту Джинни.

Чайка уносится прочь.

К черту Рона и Гермиону с их взволнованными советами.

К черту Блейза с его смуглой непроницаемой рожей.

— Ты трахаешься так, словно снова сражаешься с Вольдемортом, — говорит позже Каролина, переворачиваясь на живот. Непристойности из уст миссис Забини звучат упоительно. Гарри валяется на спине, и ему хорошо.

— Блейз сказал, что только у победителя Вольдеморта с тобой есть шанс, — он сонно ухмыляется, не открывая глаз, — ну, в тот единственный раз, когда он вообще со мной разговаривал.

— Блейз — избалованный ребенок, — говорит Каролина после недолгого молчания.

Легкий звон проносится над морем. Охранные чары. В доме снова гости. Сегодня у Блейза какое-то нашествие. Вечеринку он устраивает, что ли?

Гарри берет коктейль, протянутый ему незримой рукой — местным эльфам запрещено становиться видимыми без особого требования хозяев, Гермиона страшно разгневается, когда узнает, — выпивает прохладный напиток до дна и начинает одеваться.

— Мне пора, — с сожалением говорит он, — Кингсли просил встретиться с ним в четыре. На континенте устраивают сбор средств для сирот войны. Это точно на весь вечер. Он сказал, что я давно нигде не появлялся, и... Ты свободна завтра? Я могу прийти? Или сводить тебя куда-нибудь?

Каролина щурит глаза.

— Пока не знаю. Пришли сову.

Гарри думает, что она опять будет спать до полудня. С утра посылать в замок сов бесполезно: все равно чары даже не подпустят птицу к спальне.

Он напяливает брюки, рубашку, жилет, мантию — все то, что кажется таким странным на этом южном берегу — целует Каролину. Снова целует Каролину. Проходит в арку, образованную двумя сросшимися чахлыми деревцами. С той стороны на месте арки — обычная дверь, и он плотно закрывает ее за собой. И пару секунд стоит, расслабленный, счастливый, привалившись к закрытой двери, борясь с желанием плюнуть на Кингсли и вернуться обратно.

Потом встряхивает головой.

Ближайший камин, подключенный к сети, находится на половине Блейза, на втором этаже. Заодно можно будет удовлетворить свое любопытство, выяснив, что за гости к нему зачастили. Может, у Блейза тоже роман? Было бы здорово, если бы он отвлекся на что-нибудь, а то, если честно, Гарри надоело ловить на себе суровый взгляд будущего пасынка.

Он проходит по нескольким пустым залам, мимо закрытых дверей, спускается по мраморной лестнице, кивает сирене на полотне, изображающем одну из сцен "Одиссеи", и оказывается возле высоких дверей в гостиную Блейза. Внутри раздается звон разбитого стекла и злобное шипение.

Через пару секунд дверь распахивается, и на пороге возникает чем-то очень разозленный Драко Малфой, в забрызганной водой темно-серой мантии, с палочкой в руке и сжатыми в узкую полоску губами. Гарри не видел хорька с прошлого лета, и тот является последним человеком, которого он хотел встретить сейчас, когда все тело наполнено мягкой истомой, а с губ невозможно стереть сытую развратную ухмылку.

Малфой смотрит на него пару секунд, и выражение его лица из ошеломленного становится брезгливым.

— Поттер, — кривится он, — с такой похабной физиономией нельзя показываться на публике.

5

Следующим утром я просыпаюсь еще в темноте. Лежу в кровати, глядя, как сереет и розовеет потолок, как пробуждаются на своих нарисованных облаках пухлые амурчики. Несмотря на то, что опера кончилась ближе к двум часам ночи, а дома, после всех прощаний, мы оказались в три, спать не хочется. Ухмыляясь весьма раскованной нимфе, вытканной на пологе, я прокручиваю в голове вчерашний день.

Думаю о том, как поттеровские друзья явились умолять о помощи. Когда дело доходит до серьезного дела, Гриффиндор не может справиться без Слизерина! Вспоминаю миссис Забини. До четвертого курса, бывая в гостях у Блейза, я видел ее достаточно часто. Потом, в смутные годы после возрождения Темного лорда, она предпочитала жить за границей. Перед рождественскими каникулами Забини присылали порт-ключ, и он отправлялся к матери. "Куда же он ездил?" — пытаюсь вспомнить я, откидывая одеяло и принимая от эльфа домашний халат.

Блейз особо не болтал, но как-то раз, когда Паркинсон принялась хвастать животными, которых отец купил для домашнего зоопарка, Забини высмеял ее, сказав что-то про африканские заповедники и Конго. Интересно, кем был его отец? Я вдруг понимаю, что ни разу за все те случаи, что бывал у него дома, не видел портрета Забини-старшего. В гостиной Блейза, там, где можно было бы ожидать увидеть портрет отца, висит достаточно неприятная на вид деревянная маска с вывороченными губами. Со своими черными зрачками и перьями вместо волос выглядит она по-дикарски и совсем не подходит к остальному убранству комнаты.

Вот отец повесил портрет Абраксаса Малфоя, моего деда, в своей личной гостиной сразу после того, как тот погиб от драконьей оспы, в знак уважения. Впрочем, он до сих пор не верит в случайность этой болезни и уверен, что деда убили недоброжелатели. Ему так легче. Такая смерть кажется ему более осмысленной.

Пока Поттер боролся с Темным лордом, а наша семья пыталась выжить, совершая маневры вблизи главных героев эпоса, миссис Забини успела избавиться еще от двух мужей. Она вернулась из-за границы через день после финальной битвы. Блейз вместе с ней присутствовал на торжественных похоронах павших в битве с Вольдемортом, которые устроило Министерство.

Родители не пошли туда сами и не пустили меня, так что пришлось довольствоваться статьями в "Пророке" и рассказами Грега. Невзирая на заступничество Поттера, положение Малфоев было еще слишком шатким, а память о нашей связи с Лордом слишком свежей, чтобы лишний раз показываться на публике. Вероятно, на погребальных торжествах Каролина и присмотрела себе Поттера.

Багровый шарик солнца наконец поднимается над верхушками дальнего леса. Дорожки покрыты легким снегом, и я решаю отправиться перед завтраком на конную прогулку. Я еду то шагом, то галопом по не успевшей оттаять с ночи земле, размышляя о том, сколько же миссис Забини лет.

Еще через час я с аппетитом набрасываюсь на завтрак в малой столовой. Родители входят в тот момент, когда я в лучшем стиле Уизли набиваю полный рот пармской ветчины и жую с таким усердием, что трещит за ушами. Мать улыбается, отец говорит:

— Если не возражаешь, мы к тебе присоединимся. Это действительно так вкусно?

Он произносит это своим обычным спокойным тоном, но его глаза смеются.

Мать усаживается рядом со мной на канапе. На столе возникают еще два прибора. Я наконец дожевываю ветчину. Белый отцовский филин, опережая моего, черного, бросает на стол свежий номер "Пророка". Мой, недовольно кося на соперника желтым глазом, протягивает вперед лапку с привязанной запиской.

— Что ж, вчерашний вечер прошел вполне успешно, — говорит отец, дочитав передовицу и передавая матери "Пророк". Та бросает беглый взгляд на фотографию и откладывает газету. На фотографии улыбающийся Поттер пожимает руку Ги де Рецу. На заднем плане отец разговаривает с Шеклболтом, оба на секунду отвлекаются от беседы, чтобы улыбнуться читателю, а потом снова поворачиваются друг к другу. Рядом со всеми ними Поттер выглядит юным до неприличия.

Мать берет со стола чашку с капуччино, откидывается на спинку канапе, вытягивает ноги за мою спину и начинает маленькими глотками поглощать кофе, жмурясь, когда солнечные лучи попадают ей в глаза. Эльфы бросаются задергивать шторы, мать останавливает их движением руки. Я читаю письмо. Грейнджер, как всегда, напориста и конкретна.

— Пап, — говорю я, снова сворачивая пергамент, — что бы вы сказали, если бы я увлекся женщиной сильно старше себя?

Отец с любопытством поднимает брови.

— Ты увлекся взрослой женщиной? В этом причина твоей неожиданной энергичности?

— Вы были бы против?

Они с матерью переглядываются.

— В романе с женщиной постарше ничего ужасного нет, — говорит отец, — но многое зависит от того, что это за женщина и что ты подразумеваешь под словом "увлекся".

— Она чистокровная, — отвечаю я. Мать ставит чашку на стол.

— Кто-то из твоих французских тетушек? — усмехается отец.

— А если это миссис Забини? — спрашиваю я.

Отец мигом теряет все свое добродушное настроение.

— Ты влюбился в Каролину Забини? — переспрашивает он. Тон у него такой, словно меня вот-вот запрут в западной башне на пару лет, как запер прадед прабабку.

— Когда ты ее видел? — спрашивает мама.

Я делаю вид, что не заметил вопроса.

— Что вы про нее знаете? — говорю я.

— То же, что и все, — отвечает отец, сверля во мне глазами две ледяные скважины, — ты наверняка знаешь это сам. Она оставалась вдовой семь раз подряд. В Англии нет волшебника, который согласился бы стать восьмым. Впрочем, Каролине хватает ума не искать мужей на Острове.

— Но ведь она ни разу не была признана виновной? — говорю я. Отец снова переглядывается с матерью. Значение этого взгляда я перевожу примерно как: "А сын у нас все-таки идиот."

— Конечно, — говорит он медленно, — между прочим, и Темного лорда официально ни разу не осудили.

— Она красивая, — замечаю я, опуская глаза. Краем глаза вижу, как отец сжимает кулак.

— Судя по всему, — говорит он, — ты решил совершить все возможные глупости, какие только можно придумать. Я жду тебя в своем кабинете через полчаса. Там и поговорим.

С этими словами он кивает нам и выходит из комнаты. Я остаюсь с мамой. Это еще хуже, потому что она гладит меня по плечу и вздыхает.

— Да все нормально, — отстраняюсь я, — я же не сказал, что собираюсь жениться, я просто так спросил...

Мама прижимает руки к вискам.

— Вы с отцом сведете меня с ума.

Небо за окном горит яркой свежей синью. Скоро март, а там и апрель.

— Драко, — говорит мама, — может быть, тебе кажется, что ты влюблен. Но ты должен понимать, что семь смертей подряд случайностью быть не могут.

— А если на ней проклятие? И она не виновата? — говорю я.

— Может быть, — кивает мама, — но я не хочу, чтобы это проклятие лишило меня единственного сына. Ты спрашивал, как мы с отцом отнесемся к подобному роману? Ответ — отрицательно.

Я вяло киваю головой. Пока ничего нового родители мне не сообщили.

— Погоди-ка, — подбирается мать вдруг, — вчера у тебя были гости?

Кажется, я попался. Надо было запретить эльфам рассказывать. Уже успели настучать. Впрочем, начнешь запрещать, выходит еще хуже — они являются к матери, бьются головой о пол и твердят, что "молодой хозяин запретил рассказывать про своих гостей", и в результате у родителей всегда складывается впечатление, что без них тут проводились оргии.

— Гойл, Грейнджер и Уизли, — вслух перечисляет мать.

Вот ведь ушастые твари!

— Как поживает Грег? — спрашивает мама.

— Нормально. Просто живет.

— А Грейнджер и Уизли?

— Как обычно, — говорю я.

— Обычно они были заняты делами Поттера, — замечает мама проницательно.

— Примерно так и теперь. Они работают вместе в Министерстве, ты же знаешь.

Мама качает головой.

— Такое было хорошее утро, — говорит она, отворачиваясь к окну, за которым яркое солнце плавит снег на вечноцветущих розах, — и его ты умудрился испортить. Иди к отцу, он ждет.

**

В своем кабинете отец уже обложился кучей документов. Один из потайных сейфов за его спиной открыт, видны стоящие внутри ящички. Он бросает на меня хмурый взгляд. Точно таким же взглядом с верхушки книжного шкафа меня одаривает и его престарелый филин.

— Садись, — говорит отец, — и рассказывай все по порядку.

— Миссис Забини собралась замуж в восьмой раз, — говорю я, — за одного из моих друзей. Я хочу узнать, чем это ему грозит и можно ли ей помешать.

На лице отца облегчение смешивается с подозрением.

— И кто этот ненормальный?

— Мой друг. Я должен ему помочь.

— Я знаю всех твоих друзей, — говорит отец, — это не может быть Грег, потому что на Каролину у Гойлов не хватит денег. Это не может быть Нотт, потому что он обручен и у него есть братья и сестры. Миссис Забини предпочитает женихов без большого числа родственников. Итак, кто это?

Филин со шкафа прожигает меня немигающим взглядом.

— Это Поттер! — я вздергиваю подбородок и смотрю в лицо отца гордо и твердо.

— Кто?! О, ради всех святых, — отец страдальчески прикрывает глаза, словно у него внезапно заболела голова.

Через десять минут после начала разговора он посылает эльфа за матерью. Первое, что говорит мама, войдя в комнату, это:

— Речь о Поттере, так ведь?

— Твой сын — типичный Блэк, — разводит отец руками, — я не понимаю, что с этим можно сделать. Ввязывается в чужие авантюры...

— Кто бы говорил, — шепотом бормочу я.

— Что?

— Ничего.

Судя по взгляду отца, мама из-за моей спины подает ему какие-то знаки.

— Это невероятно опасно, — мрачно говорит отец, — вы оба даже не представляете, насколько.

— Так расскажи! — говорю я.

— Кто еще участвует в этой затее?

— Грейнджер и Уизли.

Отец, конечно, не меняется в лице, но морщина между его бровями чуть тяжелеет.

— Бессмысленно. С Каролиной вам не справиться. Ладно, слушай.

Мама усаживается на кресло рядом со мной. Отец пару секунд соображает, с чего начать рассказ.

— Каролина Забини родилась во время путешествия ее родителей по Востоку. Точная дата неизвестна. Они привезли девочку в Англию, когда той было уже несколько лет — может быть, три, может быть, четыре или пять. Неясно, была ли она в списках Хогвартса, но учиться ее отправили в закрытую женскую школу куда-то на континент. Она вернулась в Англию спустя год после выпуска, будучи уже обрученной с африканцем, отцом Блейза. Его фамилия была не Забини, как многие думают. Забини — девичья фамилия Каролины, которую она никогда не меняла. В их семье фамилия передается не только сыновьями, но и старшим ребенком вне зависимости от пола, а Каролина была у своих родителей единственной дочерью.

Тзон Томула стал Каролине первым мужем и отцом ее сына, но не он был ее первым женихом. Самым первым был некий юный волшебник из Италии. Через месяц после обручения с Каролиной он отправился в горы и погиб где-то в районе Монблана, вульгарно замерзнув насмерть. Кажется, упал со скалы, сломал волшебную палочку, ударился головой и потерял сознание. Его смерть не принесла Каролине никакой выгоды. Никто ее и не обвинял, насколько мне известно.

Томула умер через два месяца после рождения Блейза и через 12 месяцев после свадьбы. Родственников у него не было. До встречи с Каролиной он жил отшельником и почитался подвластными ему племенами как живой бог. Каролина унаследовала огромную территорию с алмазными копями и Мерлин знает чем еще в центральной Африке. Смерть Тзона Томулы никого не удивила, потому что он был весьма стар: на момент свадьбы с юной Забини ему было не менее ста лет. В приглашении на похороны молодая вдова назвала причиной смерти мужа "обострившуюся из-за перемены климата старую болезнь". Это звучало равно убедительно и неинтересно. Старики умирают, это закон жизни. Никто, пожалуй, не сожалел о старом негре. Разве что твой дед — он иногда играл с ним в шахматы.

Тзон ни разу не покидал замок Забини, Каролина весь год провела рядом с ним, и магическое общество было несколько недовольно тем, что черный колдун удерживает молодую жену возле себя, не давая ей украшать балы. В те времена Каролина была очень хороша. Приглашение на похороны получили все лучшие магические семьи Англии. Каролина выглядела весьма привлекательно в траурном наряде.

Это были уже третьи по счету похороны, на которых мы с родителями выражали ей свое соболезнование. До этого она успела похоронить отца и мать. Те умерли вполне пристойно, в то время, как сама Каролина доучивалась на своем последнем курсе в Европе. Отец погиб во время купания в озере, полном русалок, мать покончила с собой на следующий день. Русалки жили в их поместье столетиями и никогда не проявляли агрессивности, но магические существа непредсказуемы, не так ли?

Дальше последовало три брака с англичанами.

Первым был весьма недалекий Агриппа Смилтон. Он был значительно моложе Томулы, но тоже не отличался здоровьем, выглядел в момент свадьбы живым трупом и тихо скончался спустя полгода после совершения брака. Домашний целитель сказал, что у него было столько смертельных болезней, что нельзя сказать, какая именно послужила причиной смерти. Что получила Каролина после его смерти, знают только гринготтские гоблины.

Вторым из англичан стал последний представитель магической ветви Веллингтонов, лорд Ричард Веллингтон. Он умер через три месяца после свадьбы в результате несчастного случая. Искал подарок жене, зашел в ювелирную лавку в Косом. Там была витрина, где хранились старинные украшения, все проклятые, разумеется, так что ими можно было лишь любоваться сквозь стекло. Покупатели могли заказать новое по образцу. Осталось неясным, как могло случиться, что витрина оказалась открытой, а хозяин лавки отвлекся, чтобы взять письмо у совы. Лорд Веллингтон, то ли забыв, то ли не зная о проклятиях, заинтересовался одним из выставленных браслетов и решил рассмотреть его вблизи. Смерть была мгновенной. На этот раз Каролине досталось огромное состояние, накопленное поколениями английских магов, несколько поместий, в том числе одно маггловское, и яхта "Летучая кошка". У лорда Веллингтона не было родственников, но были друзья, которые подняли некоторую шумиху в газетах.

Тем не менее, расследования этой смерти тоже не было. Каролина в момент гибели супруга была в своем фамильном замке. Напротив, ее даже жалели — лорду Веллингтону было чуть меньше сорока, он был крепок и хорош собой. Наши светские кумушки оплакивали "разбитую любовь". Я был в то время занят другими делами и, возможно, не стал бы ничего подозревать, если бы не твой дед. Он как-то раз, читая с утра "Пророк", пробормотал что-то про черную вдову.

Каролина долгое время носила строгий траур. Даже тогда она, насколько я знаю, получала предложения руки и сердца, которые скромно отклоняла. Общество прониклось к бедной женщине сочувствием.

Когда тебе было около шести лет, она наконец снова вышла замуж — за Джонатана Норсмора, последнего в роду, как и Веллингтон, — и уехала с ним в свадебное путешествие, оставив сына на попечение эльфов. Норсмору было лет тридцать... Нет, скорее тридцать пять. Он погиб в Индии от какого-то неизвестного проклятия. Повздорил с кем-то из местных магов, вызвал того на дуэль и... Сведения об этом пришли в Англию год спустя. Еще через год приехала Каролина со своим новым мужем, молодым индусом, чье имя было невозможно выговорить. Он происходил, если верить ее словам, из царского магического рода Браджпуров. Когда он умер через одиннадцать месяцев, магический мир Англии вздохнул с облегчением. Его тюрбан выглядел в наших гостиных слишком экзотически.

Учитывая, что это был пятый по счету муж, Аврорат решил провести расследование. Вы с Блейзом были уже на втором курсе, так что ты можешь помнить этот скандал. Мало того, что никаких улик против Каролины обнаружено не было, так еще и половина авроратских холостяков загорелось желанием вписать свое имя в ее брачный список.

— Потом, — отец потирает лоб, — потом она снова уехала из Англии. У меня хватало своих проблем, так что приглядывать за делами Забини руки не доходили. Но шестым ее мужем был юный Поль Дюбон, наш очень дальний родственник с французской стороны. Когда он погиб в результате очередного несчастного случая, его родители не нашли ничего лучше, чем сразу после похорон сына принять яд. Эта трагедия наделала много шума во французской прессе. Насколько мне известно, у них было поместье где-то на Лазурном берегу. Под Сан-Тропе, кажется. Все досталось Каролине. Местный аврорат тоже начал расследование, ничего не обнаружил и был вынужден принести вдове свои извинения.

Отец замолкает. Я сижу, чувствуя, как нарастает в душе злость на идиота Поттера.

— Наконец, последний муж. Боюсь, в тот год я был немного занят. Насколько помню, на этот раз она вышла замуж за американца. Жила с ним где-то в США. Во время приемов американцы еще менее допустимы, чем индусы, так что к предсказуемому известию о смерти этого Джона как-его-там все отнеслись равнодушно. К тому же ты сам помнишь, какая неразбериха тут творилась. Министр под Империо, мы все... гм.. тоже под Империо...

Отец вытащил из сейфа один из ящиков, открыл его и достал оттуда нечто черное и ссохшееся.

— Есть одна вещь, которую мне передал твой дед. Я никогда не пользовался ей, потому что был уверен в твоей матери.

Мама рядом со мной усмехается с легчайшим оттенком самодовольства.

— Твой дед получил это у старого Тзона Томулы за пару дней до смерти последнего. Это оберег. Томула снял его с собственной шеи, сказав, что ему он больше не нужен, а кому-нибудь из мужчин в нашем семействе может понадобиться. Смотри.

Я смотрю. Оберег представляет собой огромного высушенного паука.

— Отдай этот амулет Поттеру, и твои обязательства перед ним будут выполнены, — говорит отец, — этот оберег охраняет мужчину от "злой жены". И оставь меня в покое. Я подумаю, что еще можно сделать. На этот раз Каролина пытается проглотить слишком большой кусок.

До встречи с Грейнджер и Уизли остается пара часов, и я провожу их, пересматривая старые колдографии.

На одной из них я стою рядом с Блейзом, Креббом и Гойлом возле Хогвартского озера. Судя по погоде, на дворе май, судя по возрасту, дело происходит в конце пятого курса. Я-на-колдографии замечаю сам себя, вздергиваю брови и делаю приветственный жест рукой. Грег спокойно улыбается, Кребб пихает его в бок. Вдали, незамечаемые нашей компанией, сидят на берегу Поттер, Грейнджер и Уизли со своей сестрой. Я вижу, что вся четверка смотрит на меня. Выражения лиц на таком расстоянии не разглядеть.

Я смотрю на колдографию, размышляя, согласится ли Поттер повесить на шею сушеного паука. Почему-то мне кажется, что я знаю ответ.

7

Все школьные годы я не мог избавиться от ощущения, что самое интересное происходит не со мной. Словно где-то шла гигантская вечеринка, от которой до слизеринских подземелий доносились только слабые отзвуки. Крайне обидное чувство для человека, которого воспитывали, как наследного принца — обнаружить, что мир вращается вокруг другого, а его полностью игнорирует. Хотя нет, ошибаюсь. Временами мир выходил из своего равнодушного состояния, чтобы плюнуть в мою сторону. Поттер с друзьями получает по 50 баллов, и к боггартам отправляются все наши старания завоевать Кубок школы! Поттер умеет говорить со змеями, Поттер убил василиска, Поттер поймал снитч, Поттер то, Поттер се. И ведь это я его первый нашел! Я, а не Уизли. Поттер должен был стать моим. Все детство родители обещали, что лучшее в этом мире будет принадлежать мне! Странно было выяснить в одиннадцать лет, что родительские обещания действуют только в границах поместья.

Впрочем, я не сдавался. Раз мир (и Поттер) не желали обращать на меня внимание добровольно, я пытался завоевать его силой. Я вынашивал планы и строил козни. Бился не на жизнь, а на смерть. И к шестому курсу добился своего. Мир наконец обернул ко мне бледное лицо со змеиными дыхалами вместо ноздрей, ожег кровавым взглядом и сказал: "убей". А Поттер добавил: "сектумсемпра". Просто отлично, спасибо, мир, спасибо, Поттер. Если это и есть обещанное малфоевское счастье, я бы лучше прикупил немного уизлевского.

Слава всем святым, теперь не шестой курс, и я не в туалете плаксы Миртл, а у себя дома. Я совершеннолетний волшебник, моими портретами украшают спальни ведьмы от десяти до двадцати пяти лет (и волшебники от пятнадцати до пятидесяти пяти, согласно опросу "Плеймага"). И что я, тем не менее, делаю? Второй час валяюсь на диване, изнывая от жалости к самому себе. Началось все с Забини, который ошарашил меня вчера рассказом. Я был почему-то уверен, что его отношения с матерью не хуже, чем у меня с моей. Мы никогда не обсуждали этого с ним раньше, но это следовало из всего, что я видел! Миссис Забини нарядно одевала Блейза, как моя мать одевала меня, миссис Забини дарила ему подарки, как дарили подарки мне. Если мне покупали лошадку (и как только миссис Забини об этом узнавала) — лошадка появлялась и у него, так что мы могли часами обсуждать и сравнивать их достоинства.

Да я даже завидовал ему все детство из-за того, что он так много путешествует летом! Конечно, он всегда был замкнутым типом, но я считал это особенностью его характера. Я и подумать не мог, что он страдает. Я размышлял о том, что сказал бедолага, копаясь в генеалогических справочниках, притащенных эльфами из библиотеки.

Джонатан Норсмор, третий из английских мужей, последний из девонширских Норсморов. Рожден 01. 11. 1958, умер в самом конце 1988-го, точная дата неизвестна. Надо думать, убитая горем вдова была не в состоянии точно запомнить число. Интересно, насколько Блейзу тяжело видеть Поттера, наносящего визиты его матери, и знать, чем наш всемагический герой с ней занимается. Читая про еще одного мужа-англичанина (лорд Ричард Веллингтон, родился в феврале 1948, умер в феврале 1983-го), я думал, что Забини не позавидуешь. Мужья его матери становились раз от разу все моложе, пока не дошло до однокурсников. Крайне неловкая ситуация для всех действующих лиц.

Потом мои мысли предсказуемо сосредоточились на Поттере. Я стал вспоминать, как добродушно звучал его голос, когда он говорил "Рад был повидаться, Малфой", и в тысячный раз принялся воображать, на что была бы похожа моя жизнь, если бы в ней был Поттер. Я имею в виду, если бы мне привелось дружить с Поттером всерьез, так, как он дружит с Грейнджер. Со стороны видно, что ей он доверяет больше, чем своему рыжему оруженосцу. Не уверен, что сам Поттер это осознает. Он всегда осторожен с Уизли, словно боится того обидеть, и ведет себя куда более естественно, когда они с грязнокровкой вдвоем.

А потом, когда я совсем уже замечтался, реальность подкралась и ударила меня по затылку. Реальность в лице ставшего по причине влюбленности невероятным модником Грега, вылезшего из камина в новой мантии оттенка "чешуя испуганной русалки" и со свежим номером "Пророка" в руке.

— Ты уже видел? — спросил он.

Я не видел. Отец уехал на континент на пару дней, мать воспользовалась случаем, чтобы завтракать в постели, и сегодняшний номер, вероятно, остался у нее. Мое сердце привычно сжалось. За последние годы я привык, что новости всегда плохие. Не знаю, когда я наконец перестану дергаться в ответ на вопрос "слышал новость?"

— Что там?

— На пятой странице.

Гойл протянул газету. Я взял ее почти недрогнувшей рукой. Светская хроника, желтые сплетни. Так и есть! Кларисса Ли тиснула-таки в "Мажи квотидьен" заметку про нашего мальчика, а "Пророк" ее перевел и снабдил собственными комментариями.

"Любовная интрига года! На недавнем благотворительном... бла-бла-бла... как стало известно "Мажи квотидьен", британский магический мир ожидает в скором времени потрясение, связанное с матримониальными планами..."

ЧТО-О?!

"Драко Малфой, бывший сторонник темного мага Вольдеморта, оправданный по личному ходатайству... как сообщил информированный источник, свадьба готовится в обстановке полной секретности.... (знаем мы эти информированные источники! Та же Кларисса, притаившаяся в бамбуке)... справедливо опасаясь гнева Гарри Поттера, который, как считается, сам питает нежные чувства к боевой подруге... Джиневра Уизли, с которой герой расстался, как предполагают, по причине так и не преодоленной любви к мисс Грейнджер... Допустит ли герой магического мира свадьбу мисс Грейнджер и Драко Малфоя? Действительно ли благородство мистера Рональда Уизли так велико, что ради счастья своей бывшей невесты он готов отойти в сторону? Кому из троих на самом деле принадлежит сердце лучшей выпускницы Хогвартса 1998 года?"

О, тоже мне, нашли роковую женщину. Грейнджер довольно миловидна, этого не отнять, конечно, но не более того. На разбивательницу сердец она не тянет.

"Гермиона Грейнджер пользуется парнями, но сама никого не любит, — сказал нам источник из близкого окружения мистера Рональда Уизли, — она получила Бон-Бона (Р. Уизли — прим. редакции), но без сожалений оставит его, как только на горизонте замаячит кандидатура повыгодней."

Следите вместе с нашим корреспондентом за развитием самой запутанной послевоенной любовной интриги..."

Я поднял изумленные глаза на Грега. По мнению репортерши, наследник рода Малфоев собирается жениться на магглорожденной? Эта идиотка даже подслушать толком не могла!

Интересно, мама это уже видела? Глупый вопрос, она всегда читает "Пророк" именно с пятой страницы. О, святая Нимуэ, опять начнет гладить меня по плечу...

Статью иллюстрировала ужасающего качества колдография: в полутемном парке, на фоне озера со спящими фламинго, мы с Грейнджер неотрывно смотрим друг другу в глаза. Потом она вздыхает и согласно кивает. Зрителей мы не замечаем. Наверняка читателям "Пророка" эта сцена покажется "безумно романтичной". Уизли, который должен был стоять на этом снимке справа от Грейнджер, Кларисса попросту отрезала. Дракла ей в дамскую сумочку!

Гойл, пока я бегал по комнате, роняя со стола справочники и умоляя гнев небес обрушиться на голову французской писаки, успел усесться в любимое кресло и призвать из бара виски. Я, впрочем, был не в состоянии вновь выслушивать рассказы про "прекрасную кузину" и постарался побыстрее его выпроводить. С Гойлом легко — он необидчив и знает, что мне иногда важно побыть одному. Успев сделать только пару глотков, он покладисто отправился домой. Возле камина, правда, притормозил, что-то обдумывая, и наконец сказал:

— Раз разговор шел не о вашей свадьбе с Грейнджер, то вы сговаривались о чем-то другом. Так ведь? Кто-нибудь может начать подозревать, о чем именно. Будь осторожней.

Я только буркнул ему в ответ:

— Иди уже.

Оставшись в одиночестве, я известил мать, что прошу ужинать без меня, трансфигурировал одно из кресел, стоявших возле камина, в диван, и рухнул на него, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

И вот, спустя два часа, я все еще здесь.

В голове бьется мысль о том, что по вине Поттера я снова влип в неприятности. Если потребую опровержения, возникнет резонный вопрос, зачем я вообще встречался с Грейнджер наедине? Если промолчу, это будет косвенным подтверждением правоты журналистки. Куда ни шагни, везде ущерб репутации. К тому же из головы не идут слова Грега. Если Каролина Забини заподозрит, что я интригую против ее очередной свадьбы, атакует ли она меня или лишь снисходительно посмеется? В конечном счете, я друг ее сына...

Радует то, что в этот раз я воюю на одной стороне с Золотым трио, а значит, есть надежда, что частица их феноменального везения достанется и мне. Решив так, я поднимаюсь с дивана, допиваю остатки брошенного Гойлом виски, которым пытался ускорить свою умственную деятельность, и бреду в спальню.

9

Цветы и драгоценности, заколдованные жемчуга, созданные гоблинами из росы и утреннего света, прекраснейшее — прекраснейшей! Гарри похож на солдата, вернувшегося со столетней войны, но любовь превращает в поэтов даже усталых вояк.

Он идет по лондонским улицам, щурясь от солнца . Кажется, впервые после войны он передвигается открыто, не по каминной сети, не с помощью ненавистных портключей или аппарации. Ботинки шлепают по мелким лужам, взметая облачка сияющих брызг. В руке букет разноцветных гиацинтов, купленных в простом цветочном на углу Корниш-стрит, и он направляется в Косой переулок, чтобы добавить к букету достойную Каролины драгоценность — в маггловском "Харрод'c" ничего подходящего не нашлось.

— Здравствуйте, мистер Поттер!

— Добрый день, Том, — раньше они называли друг друга по именам, но теперь уважение мешает владельцу "Дырявого котла" фамильярничать.

Гарри в очередной раз думает, что надо узнать у кого-нибудь его фамилию, потому что Том его старше, и называеть его по имени, когда тот обращается так официально, не слишком удобно. Мысль мелькает и исчезает.

Пара завсегдатаев восторженно поднимают кружки. Тема для вечерней похвальбы перед собутыльниками готова: "Поттер, сам Поттер, зашел прямо с улицы, видел, как сейчас тебя! Да точно Поттер, это ж днем было, трезвый, как стекло..."

Гарри привычно улыбается публике и ныряет в расступившийся между кирпичами проем. В ювелирном магазине "Живопыр и сыновья" седой подозрительный гоблин осматривает его внимательным взглядом.

— Как срочно юный маг желает получить драгоценность?

— Нет, ни за какие деньги.

— Вот и отлично. Пусть волшебник принесет в мастерскую волос, ресницу или частицу ногтя той дамы, для кого предназначается колье, и через месяц...

— Во сколько раз?

— Через неделю, но не раньше. В противном случае мистер Гарри Поттер может обратиться в ювелирный магазин Уилфриды Валленбергер, это дальше по улице. Дешевкой торгуют там!

Гарри вынимает из медальона на груди блестящий черный локон, отделяет от него волосок и оставляет ювелиру вместе с задатком.  Гоблин-подросток с рыжеватым пухом на острых ушах провожает его до высоких стеклянных дверей.  Звякают прощальные чары.

На фонаре у входа в лавку уже сидит дряхлый каролинин филин с привязанным к лапке письмом.

"Миссис Каролина Забини пока не находит возможным совместный выход в свет с мистером Гарри Поттером, однако будет рада, если тот соблаговолит навестить ее около восьми часов вечера"

Гарри улыбается, не обращая внимания на то, что неподалеку от него высокая девица, одетая в слишком легкую для британского климата мантию, безостановочно жмет на кнопку колдокамеры. За последние месяцы он привык к тому, что его постоянно фотографируют туристы. Бороться с их многоголовой гидрой все равно бесполезно.

До восьми целая куча времени, и он решает проведать друзей.

— Легок на помине, — заявляет Рон довольным голосом, когда он вылезает из камина в "Норе".

Гермиона, как всегда в последние дни, сидит тут же, одной рукой придерживая открытую книгу, а второй направив палочку на шкворчащую на плите кастрюлю. Молли поблизости не видно, кажется, миссис Уизли прислушалась к доводам Артура и стала иногда оставлять сына с невестой в одиночестве.

Когда через пять часов он оказывается в замке Забини, на его шее висит целая гроздь амулетов — результат четырех проигранных в подрывного дурака партий.

Как он согласился играть на желание? И кто мог ожидать, что эта героическая парочка придумает такие дурацкие желания? Три месяца подряд носить эти дебильные украшения, не снимая!

— Я похож на безумного хиппи, — думает он, улыбаясь.

Прекрасное настроение, в котором он пребывает этой зимой, ничто не способно испортить. Груда побрякушек выглядит, конечно, глупо, но вместе с тем и смешно. У Каролины отличное чувство юмора, она наверняка оценит забавную коллекцию.

На его шее висит нефритовый жук-скарабей, крашеное перышко на цепочке, камень с изображением руны "защита дружбы", который снял с себя Рон, и безумно уродливый амулет "от сглаза", снятый с шеи Гермионы и больше всего напоминающий сушеного паука, разве что позолоченного. Если бы не магическая клятва, принесенная игроками друг другу, он, пожалуй, попробовал бы сжульничать и носить это последнее украшение в кармане, а не на шее.

В замке Забини для обычных гостей на вход работает только парадный камин в главном вестибюле, которым он никогда не пользуется — идти оттуда в комнаты Каролины слишком далеко, а аппарировать внутри дома могут только члены семьи. Он не обычный гость, и в назначенный час Каролина открывает для жениха камин на своей половине.

Стройная черноволосая фигура поворачивается к нему от окна.

— Стой, где стоишь, — командует он.

Она улыбается, надменная и прекрасная, и в два прыжка Гарри оказывается рядом, сгребая ее в охапку.

— Я соскучилась, — она устраивается в объятиях поудобнее, он целует ее волосы, машинально бросая поверх ее головы взгляд наружу.

Две фигуры бредут по парку в сторону замка. Блейз и Малфой. Эту светловолосую жердь Гарри ни с кем не спутает. На секунду он задумывается, почему хорек зачастил в замок — в прошлые месяцы он его ни разу здесь не видел. Может быть, просто не пересекался?

— Они что, близко дружат? — спрашивает он, потихоньку прикусывая нежное розовое ухо и на секунду убирая руку с ее бедра, чтобы указать за окно.

— Пожалуй, да, — задумчиво отвечает Каролина, передавая букет невидимому эльфу. Еще пару минут они стоят, обнявшись. Гарри утыкается носом в шелковые волосы, чувствуя себя так, словно всё сегодня вело к наступившей минуте, которая и придает — задним числом — смысл и блеск тому, что он делал на протяжении дня. Блейз со своим гостем скрываются под стеной замка.

— Пойдем ужинать. У меня для тебя сюрприз.

— Какой?

— Тебе понравится. Закрой глаза.

— Ладно. Вообще говоря, Гарри ненавидит сюрпризы, и Каролина это знает.

Она ведет его по заглушающим шаги коврам, крепко держа под руку, и успокоительно шепчет, явно улыбаясь, судя по голосу:

— Прости, не могла удержаться. Потерпи, уже близко.

Почти беззвучно открываются и закрываются несколько дверей, внезапно становится очень жарко. Гарри открывает глаза и застывает от изумления. Вокруг них, на почтительном отдалении, замерли обнаженные чернокожие мужчины, все как один рослые, с копьями, украшенными перьями. Земля под ногами выжжена до красноты, жесткая сухая трава примята, в обе стороны, до самого горизонта, простирается африканская сельва. Редкие баобабы тут и там вздымают опухшие ветви к небу.

Каролина хлопает в ладоши, и над ними появляется навес, а под ногами раскидывается ковер с вытканными золотом и багрянцем подушками. Неподалеку вспыхивает костер, возле которого тут же начинают суетится черные женщины в травяных набедренных повязках. Темно-красное солнце медленно валится в пыльную тучу у далекого горизонта. Через минуту вокруг стремительно темнеет, и на небе загораются близкие крупные звезды. Пламя костра бросает быстрые отсветы на лицо Каролины, и выражения ее глаз не видно. Сейчас они кажутся черными. Откуда-то сбоку глухо и размеренно ударяют тамтамы.

— Ты когда-нибудь ел печень буйвола? — говорит Каролина, и ждет, спокойно улыбаясь, пока Гарри обалдело оглядывается, — Это довольно вкусно.

— Что? — отвечает Гарри.

— Пе-чень буй-во-ла! — повторяет она весело.

Обводит рукой окружающее их пространство, включая в этот широкий жест и сельву, и благоговейно замерших воинов, и костер, и небо с его звездами.

— Это моя земля. Мы должны провести для них ритуал призвания дождя.

— Ммм, — говорит Гарри, проведя восемь лет в магическом мире и пережив столько приключений, он не думал, что еще способен чему-либо удивляться, но небо над ними его поражает. Вдали слышен рев льва. Ночные хищники вышли на охоту. Что Каролина говорила про ритуал?

— Больше сюрпризов я ненавижу только ритуалы, — говорит он честно.

Тамтамы бьют все так же медленно. На коленях подползает одна из чернокожих женщин, предлагая огромную деревянную чашу, наполненную темной и горячей жидкостью, от которой в нос ударяет дурманящий аромат. Еще одна негритянка подает Каролине нечто вроде бокала, третья протягивает такой же бокал Гарри.  В прыгающих отсветах ему кажется, что форма бокала похожа на форму черепа, впрочем, он слишком мал, чтобы действительно оказаться черепом. Каролина пьет, поощряюще улыбаясь ему, и он тоже зачерпывает кисло-сладкую жидкость, одновременно и разогревающую,  и утоляющую жажду. Поначалу он думал отпить немного, но это вкуснее, чем компот от Молли Уизли, и он допивает бокал до дна.

Тамтамы убыстряют ритм, зубы Каролины сверкают в улыбке. Мантия куда-то исчезла с ее сияющих белизной плеч, которые теперь прикрыты только широким золотым ожерельем. На бедрах такая же короткая набедренная повязка, как у женщин племени. Под повязкой, судя по всему, ничего, кроме самой Каролины. Гарри ревниво косит глазом на пожирающих ее глазами чернокожих воинов. Какого дьявола она разделась при них?

Каролина отворачивается от него и взмахивает рукой. Раздается дикий вой, и в освещенный круг рядом с костром десяток мужчин втаскивают огромное связанное животное. Его длинные рога уложены на спину и накрепко примотаны, в огромных влажных глазах плещется ужас. Из группы мужчин выступает седовласый негр, одетый только в белую треугольную шапочку, с кривым ножом в руке. Кровь хлещет в подставляемые чаши, капли летят на затканные золотом подушки. Тамтамы бьют чаще. Над костром вращают на вертеле тушу, от низко стелющегося мясного запаха в Гарри просыпается зверское чувство голода. Каролина переступает босыми ногами по парче, словно танцует, и это сонное выражение в ее глазах он не перепутает ни с чем.

— Наколдуй стены, — просит он охрипшим голосом.

— Тебе жарко? — полуспрашивает, полуутверждает она. Он кивает, и Каролина беззвучно шепчет какой-то приказ. К Гарри подходят две молодые девушки, и раньше, чем он успевает их остановить, оказывается, что мантии на нем уже нет, как нет и остальной одежды. Он должен смутиться, но тамтамы ударяют все быстрее, и чаша с напитком снова оказывается у самых губ, а руки чернокожих служанок шарят по всему телу, натирая его маслом, от аромата которого земля под ногами начинает покачиваться. Он отводит руки одной из женщин, когда та пытается снять с него амулеты, но не успевает убрать руки другой, уверенными движениями втирающей масло во внутреннюю сторону бедер.

— Наколдуй стены, — просит он снова.

Слова тягучими сгустками парят в воздухе. Его палочка осталась в мантии, Мерлин знает, как до нее добраться и поможет ли в этом беспалочковое "ассио". Мир качается, окрашенный в багровое и золотое. Каролина хохочет. Он не видел ее более красивой.

— Нельзя, — говорит она, — для них честь наблюдать за нами. Забудь о них. Они просто дикари, которым нужен дождь.

Негритянки, пятясь, удаляются. Вместо них подходят двое юношей с блюдами, наполненными кусками истекающего соком мяса, и Гарри почти рычит, разрывая его зубами. Он чувствует, как переполняет его сила, как крепнут под кожей жилы и кости, словно мощь убитого буйвола переселилась в его тело.

Каролина подходит ближе, ее кожа блестит от масла, когда она прижимается к нему и вкрадчиво начинает тереться о него всем телом. Ожерелье сверкает на груди, между золотыми бусинами видна розовая бусина соска. Это сонное выражение в ее глазах, язычок, облизывающий губы, когда она тянется к нему за поцелуем...

— Я не могу так, — выдыхает он, но желание сильнее смущения, а рев барабанов заглушает стыд. Каролина гладит его живот ладонями, Гарри вздрагивает и выгибается под ее руками, удерживаясь от стонов только по причине проклятых наблюдателей, тянущих шеи, чтобы ничего не пропустить.

— Пусть они отвернутся!

— Они должны смотреть. Они ждали этого ритуала годы, он принесет дождь в их страну, они не посмеют сдвинуться с места, — шепчет Каролина, перебирая украшения на его груди. Потом тянет его на подушки, делая повелительный жест в сторону замерших вокруг людей.

Женщина начинают петь. Племя издает подбадривающие вопли, когда Гарри падает на спину. Поощрительно ревет, когда Каролина перебрасывает через него ногу и опускается сверху. Тамтамы бьют так быстро, что удары сливаются в один низкий гул. Полог над любовниками зачарован под зеркало, и когда Гарри поднимает взгляд над ритмично склоняющейся к нему Каролиной, он видит отражения рук и ног, сплетенных в объятиях, струящуюся по ослепительно белой спине гриву черных волос и свою перекошенную от стыда и сладострастия физиономию. В тот момент, когда неестественно долгая судорога восторга почти вышибает из него дыхание, в небе над пологом раздается первый раскат грома.

Ливень таков, что ничего больше не требуется. Негров не видно за темной стеной дождя. Чернокожая певица скрылась куда-то, под пологом тепло, дождь окружает и укутывает их со всех сторон, и до рассвета они любят друг друга на затканных золотом и багрянцем подушках, сливаясь в объятиях снова и снова. Это настолько упоительно, что напоминает сон, и вдвойне хорошо от того, что сном не является.

Облокотившись на локоть, он смотрит на свою женщину, и та выглядит восхитительно уставшей в свете встающего солнца. Каролина сворачивается возле его груди и сонно бормочет что-то. Через секунду полог, ковер и подушки вместе с развалившимися на них любовниками поднимаются и плавно летят куда-то, и Гарри чувствует, что ему безразлично, куда он летит, пока он летит с ней...

Просыпается он, тем не менее, один. Комната ему знакома — это спальня Каролины. Судя по небу за окном, утро далеко не раннее.

— Мерлинова мать! — говорит Гарри, торопливо спуская ноги с высокой кровати, — мать-мать-мать... Эльфы! Вы здесь? Черт, насколько удобнее, когда их видно... Где моя одежда?

Чистая, выглаженная мантия, джинсы и остальные вещи лежат на кресле возле туалетного столика. Там же приготовлен халат, который Гарри накидывает, пытаясь вспомнить, не обещался ли он сегодня быть на какой-нибудь презентации.

Кажется, весь день свободен. Все его амулеты по-прежнему на груди, только паук выглядит каким-то потрепанным — видно, вчерашняя ночь далась ему нелегко. Сам Гарри чувствует себя настолько бодро, что, кажется, еще немного — и его волосы заискрят от избытка энергии. Это первый раз, когда он проспал полдня в замке, предоставленный сам себе, и ощущение от каролининого доверия... приятные. Ее личная комната, ее вещи в гардеробной за зеркальной стеной, сладкий аромат вчерашнего африканского масла. Этот сеанс первобытного секса случился на самом деле?

— Поверить не могу, — бормочет Гарри себе под нос, думая, можно ли хотя бы намекнуть Рону о событиях прошлой ночи.

Он не переживает из-за недоверия друзей по отношению к его невесте, но это как песок, насыпавшийся в ботинок — идти можно, только неудобно. Если бы Рон знал, что они с Каролиной вытворяли... он краснеет, и зеркало в ванной комнате, отразив его румянец, мелодично и понимающе вздыхает. Зеркала в замке, как и эльфы, не говорят без разрешения.

— Где Каролина? — спрашивает он пустоту, одевая мантию.

Неужели ни один чертов эльф не ответит ему? Он щелкает пальцами. Каролина вызывает слуг каким-то особенным движением, каждый раз слишком неуловимым, чтобы успеть его запомнить.

— Я хочу есть, — говорит он вслух.

В ту же секунду невидимая рука цепляется за его локоть, и через миг он оказывается в столовой, сервированной для позднего завтрака. Впрочем, судя по приборам, здесь ожидается практически полный обед.

— Позовите вашу хозяйку, — приказывает он пустоте.

Никакого ответа. Разные блюда зависают перед ним в воздухе, предлагая себя, Каролина все не идет, и он принимается есть. Когда через час он встает из-за стола, отсутствие хозяйки дома начинает его беспокоить всерьез. Он не рискует больше звать эльфов — аппарация с кем-то невидимым ужасно неприятна, — и начинает наугад бродить по замку.

Эта часть ему более-менее знакома, Каролина успела показать ему многие помещения. Он проходит мимо гостевых спален, мимо лестницы на второй этаж, в комнаты Блейза, раздумывая, не зайти ли от скуки к бывшему однокурснику. Пора наконец как-то налаживать отношения. Узнать у него, как поживают Малфои... он обещал себе присматривать за семьей Нарциссы.

Проходит через картинную галерею — в отличие от большинства известных ему замков, в этой нет портретов, только пейзажи, всегда пустые, без фигур людей или животных. Он долго рассматривает плещущее море на одной из них — ночное, южное, с горящими на горизонте огоньками прибрежного городка. Галерея выходит в коридор, ведущий к спальне Каролины. Стоит ли вернуться и ждать ее там? Нет, если она появится, то легко найдет его в замке, где бы он ни был.

А может, Каролина отправилась купаться? Он знает, как попасть в коридор с зачарованными комнатами и легко находит ту, где Сан-Тропе. Дверь не заперта, пляж пуст. Комната с горами и снегом заперта, подумав, он пробует на двери "аллохомору", и та открывается. Никаких признаков Каролины, настроение стремительно ползет вниз. Отправиться домой и ждать совы? Зачем, если он уже тут и никто его не гонит?

Гарри упрямо сжимает губы и принимается открывать все двери подряд. Две следующие оказываются, судя по всему, малой библиотекой и еще одной гостевой спальней, пятая по счету "аллохоморе" не поддается.

— Аллохомора максима, — говорит Гарри, направляя в волшебную палочку всю силу своего желания, чтобы дверь открылась.

Он чувствует, как магия стекает с его руки и волной ударяет в замок. Дверь распахивается. За ней всего лишь еще один кабинет с парой книжных шкафов, окном, потемневшим от времени камином и полукруглым диваном. Вся она охватывается взглядом с порога, и Гарри было решает не заходить... но тут его ноздри улавливают тот же сладкий масляный запах, которым пропахла спальня Каролины и который ему не удалось смыть с тела даже за полчаса яростного отмывания сегодня утром. Это запах африканского масла, а значит, она недавно сюда заходила.

— Что за черт?

В вазе на камине стоят подаренные им гиацинты, и на его сердце теплеет. Но тут же он замечает другое. Букет установлен прямо под рамой портрета, подняв голову, он встречается глазами с высокомерным взглядом Люциуса Малфоя и отшатывается.

— Что? Ммм.... Простите, сэр, вы показались мне удивительно похожим на одного моего... гм... знакомого, — извиняется он перед изображенным на портрете блондином, который действительно похож на Малфоя, одетого в карнавальный костюм. На его глазах полумаска, но сами эти серые глаза настолько узнаваемы... правда, по возрасту он явно ближе к Драко...

Может ли это и быть Малфой? Портрет движется, но не разговаривает — то ли потому, что не хочет (высокомерная сволочь!), то ли потому, что не может (не умер еще, высокомерная сволочь!). Гарри вспоминает лицо Малфоя позавчера, презрительно скривленные губы. Нет, на портрете, скорее всего, какой-то малфоевский родственник... но он явно дорог Каролине, раз она украшает его цветами. Или виной всему бестолковые эльфы?

— Вы можете со мной поговорить, сэр? — снова пытается он заговорить с портретом, — сэр? Меня зовут Гарри Поттер, не соблаговолите ли назвать ваше имя?

Чуть язык не сломал, пока выговорил эту фразу, а портрет только вздернул верхнюю губу и снова молчит. Хорек? Не хорек? Какого черта художник нарисовал его в маске! За овальным окном, выходящим во внутренний двор замка, небо начинает темнеть. Он проспал почти весь день, и время близится к вечеру. Гарри бросает вокруг угрюмый взгляд и выходит из комнаты, еле сдерживая желание хлопнуть дверью. За его спиной раздается вздох.

В очередной раз пройдя через галлерею, он спускается на половину Блейза. Маловероятно, что слизеринец будет рад его видеть, но, по крайней мере, можно будет попробовать выяснить что-то о загадочном портрете.

— Что ты здесь забыл? — вежливо интересуется Блейз, завидев его физиономию в проеме двери. Гарри пытается натянуть на лицо дружелюбное выражение.

— Привет, Блейз. Видел тебя вчера с Малфоем.

Блейз тут же упирается в его лицо помрачневшими глазами. Гарри прокручивает сказанную фразу в голове и краснеет. Да уж, он просто гений дипломатии. Одно предложение — и сразу ясно, что он ночевал в замке. Это все равно, что сказать однокурснику вместо приветствия:

— Привет. Я пришел вчера вечером и всю ночь трахал твою мать. Круто, да? Теперь отоспался и могу продолжать, но она куда-то делась. Ты не видел?

— Кхме, — изрекает Гарри в результате раздумий. В черных глазах Блейза столько ненависти, что его взглядом можно травить скорпионов.

— Поттер. Ты куда-то собирался? Хочешь воспользоваться моим камином? Так лезь в него и проваливай. Мне омерзительно находиться с тобой в одной комнате.

Сказав это, Блейз встает с дивана, бросая на стол перед собой свернутый "Пророк", который изучал до этого, поворачивается и скрывается за дверью с противоположной стороны. Поле битвы остается за Гарри.

Блейз просто придурок. Все равно рано или поздно им придется общаться! Черт побери, они с его матерью любят другу друга — неужели он настолько ограничен, что не может этого принять?

Гарри занимает место сбежавшего Блейза и подтягивает к себе газету. Первая полоса — там-парам-парам! Подписано новое таможенное соглашение с объединенными магическими странами Европы! С Англии сняты все связанные с войной ограничения! Портрет сияющего Шеклболта, пожимающего руку бельгийскому министру магии — в этой году в объединенном правительстве главенствуют бельгийцы.

В Аврорат Гарри теперь на аркане не затащишь. К политике он никогда не имел склонности, но Кингсли, Гермиона и Перси Уизли убедили его, что у него "огромный политический потенциал", который может послужить на благо всему магическому обществу. Так что пока он прилежно следит за всеми политическими новостями.

Он выбил у Шеклболта год отдыха, тот постоянно прикрывает его перед газетами, а взамен просит всего ничего: побывать на закрытом благотворительном аукционе, поучаствовать во "встрече без прессы" с представителями крупного европейского бизнеса.

Вторая страница — экономические прогнозы и новости внутрикабинетных перестановок, на третьей и четвертой — интервью и обзоры магических новостей. К Мунго пристраивают новое крыло со специализацией на ментальных проклятиях... популярная статья сэра Филиуса МакКонахью об особенностях древнеуэльских проклятий и методов их блокирования... В Корнуэлле видели дикого дракона... Зарубежные новости вкратце: ребенок во время вспышки стихийной магии случайно вызвал демона тьмы, Нью-Йорк погрузился в темноту на несколько часов, не работало ни маггловское, ни магическое освещение. Тут же реклама: компания "Чара" предлагает родителям застраховать свою ответственность от ущерба, нанесенного вспышками стихийной магии детей.

На пятой полосе Драко Малфой и Гермиона Грейджер смотрят друг другу в глаза, настолько поглощенные этим занятием, что не замечают ничего вокруг.

— Эй! Герми! — Гарри чуть стучит по газете, ноль внимания. Гермионины губы чуть приоткрываются, и с еле заметным вздохом она кивает Малфою.

— Что за бред? — стонет Гарри, дочитав до конца измышления некоей Клариссы Ли, перевенные на английский и снабженные коммантарием "от редакции", — Гермиона бы никогда...

Он запускает обе пятерни в волосы. Разве можно быть уверенным в любом "никогда"? Но что будет с Роном? Да нет, не может быть, он видел их вчера в "Норе" — они выглядели как обычно! Гермиона не смогла бы лгать им с Роном так убедительно. Или смогла бы, если бы сочла нужным?

Но... Гермиона и Малфой? Малфой, ненавистник грязнокровок, и Грейнджер, борец за права эльфов? И тем не менее, вот они, на колдографии — стоят так близко, словно собираются целоваться.

Гарри бросает взгляд на окно, за которым совсем стемнело, на блейзовский камин, который наверняка находится в списке подключенных к личному камину Малфоя, и решает навестить поганца.

— Гостиная Драко Малфоя — говорит он, высыпая горсть дымолетного порошка себе под ноги.

Надо надеяться, тот не проклянет его с порога.  Но хорька в гостиной нет, хотя незапертый камин горит, готовый принимать гостей. Гарри осторожно выступает на ковер, стараясь не сшибить ничего из мебели, которой загромождено пространство. Огромный диван, кресло, столик с пустой бутылкой огневиски. И запах. Запах африканского масла. Запах сельвы. Запах секса, запах Каролины, которая точно была здесь сегодня.

Портрет блондинистого красавца в запертой комнате, ее отсутствие весь день, частые визиты Малфоя в замок — только ли к Блейзу? — все это вдруг складывается в голове Гарри в одну убийственную картину.

Боль, которую он испытывает, такова, что он вынужден опереться о кресло. Не может быть, она не могла лгать... с такими глазами не лгут! Он видел, какой огонь горит в них, когда она тянется к нему с поцелуями... Она просто не может так же целовать Малфоя...

Из-за двери справа вдруг доносится слабый стон, и он замирает. Снова стон, сильнее, скрип кровати, все громче и громче, вскрики, судорожные всхлипы, чей-то неузнаваемый голос лепечет что-то, словно умоляя. Гарри стискивает кулаки и подходит к двери.

В этот момент он может думать только об одном: — Ради всего святого, пусть это окажется Гермиона!!

11

Поттер наконец исчезает в камине. Я обессиленно разваливаюсь в кресле и закрываю глаза. У нас вышел какой-то чудовищно бессмысленный разговор. выматывающий и бесполезный. Что я узнал? Ничего нового, кроме, разве что, того, что у Поттера теплые губы. При этом сам выложил ему в припадке откровенности больше, чем за все предшествующие годы знакомства. Что на меня нашло? Зачем я полез с этим брудершафтом? Проклятое сновидение довело меня до полного помутнения.

Я все еще мерзну, так что приходится сильнее разжечь камин и укутаться в плед. Завернувшись в него так, что торчит только нос — со стороны я должен быть похож на клетчатую шерстяную куколку — я продолжаю думать о разговоре с Поттером. Он действительно по уши влюблен в мать Забини. Что ж, мы этого ожидали, не так ли? И он не боится смерти. Полный придурок! Мог бы вести себя осторожней после всего, что с ним было...

Мерлин, как мне плохо! Плохо и холодно. Клонит в сон, но стоит закрыть глаза, как вкрадчиво, обольстительно, неуклонно ко мне вновь склоняются смутные черноволосые тени.

Щелкаю пальцами Типпи, приказываю принести мне чая и не давать спать. Эльфиха смотрит перепуганными огромными глазами, в каждом из которых — по пылающему камину. Углы комнаты тонут в темноте. Чашка обжигает пальцы.

Может быть, теперь какие-либо чувства у Поттера способна вызывать только смертельная опасность? И после двух "авад" от Лорда он стал испытывать извращенную любовь к смерти? Я тупо смотрю в камин, думая о том, что Каролина Забини и есть ее воплощение. Смерть ведь не обязательно представлять в виде скелета в мантии и с косой. Она вполне может принять облик прекрасной черноволосой женщины.

Снова начинает мутить. Меня уже тошнило после того, как Поттер вырвал меня из лап сновидения, так что теперь это просто слабые приступы в области желудка. Усилием воли разогнав на секунду белесую муть, болтающуюся перед моими глазами, я требую Укрепляющего зелья. Это наконец приводит меня в относительный порядок, и в комнате уже не кажется так холодно.

Итак, что мы имеем? За те полгода, что я не видел Поттера, — те, что он провел "под сенью струй", по выражению газетчиков, — наш Золотой мальчик еще дальше ушел по пути безумия. Зеленоглазый, красивый, уверенный в себе сумасшедший. Теперь вопрос: что я-то делаю рядом с ним, на его стороне, пытаясь спасти его от гибели, к которой он движется на всех парах и с улыбкой на лице? Мне надо бросить это. Предоставить гриффиндорца его судьбе. Уж кто-кто, а Поттер и без того попил немало моей крови!

Если бы только не это тоскливое чувство внутри при мысли, как он будет лежать — весь такой холодный и бледный, и эта красивая гадина увезет его в Уэльс и положит в фамильный склеп неподалеку от своего американца... Когда я полез к нему с этим дурацким поцелуем, он был таким теплым, таким живым... Я сижу в кресле, часы бьют полночь, я ненавижу миссис Забини.

Все так странно. Она подарила мне сабельку в детстве. Саблю "мой меч, твоя голова с плеч". Игрушечную, так что она наносила только царапины. Отец хмыкнул, но разрешил мне оставить вещицу себе. Максимум, кого той сабелькой можно было зарубить — ромашку или ящерицу. А сегодня, я почти уверен, именно она наслала на меня зачарованный сон, чтобы...  чтобы что? Извести, ослабить, показать, как им с Поттером хорошо вдвоем и что она может со мной сделать, если я продолжу нарываться?

Первое предупреждение, чтобы я не лез не в свое дело? Выполнено мастерски и с изрядной долей мрачного юмора. Действительно пугающе. Но откуда она узнала?! Сложила два и два, увидев статью в газете и заметив мои участившиеся визиты к Блейзу? Или проклятые забиниевские домовики все-таки подслушали тогда наш с ним разговор?

Это становится слишком опасно, отец тысячу раз прав, говоря о том, что такое поведение подходит только Блэкам. Я отдал гриффам амулет — сам видел сегодня на шее Золотого мальчика цепочку от него, вместе с кучей каких-то еще висюлек — чем еще я могу им помочь? Пусть разбираются дальше сами!

Эти уговоры не помогают. Часть меня рада быть Блэком. Детская, инфантильная часть, которая упрямо бубнит в глубине души: "Блэки крутые!"

И, пока моя малфоевская половина напряженно размышляет, во что я вляпался и чем мне это грозит, блэковская трепещет от любопытства и нетерпения. От желания оправдать доверие гриффов.

Мерлин, какая ирония. Интересно, как далеко она была готова зайти? Если бы Поттер не вломился без спросу, угробило бы меня это видение насмерть или только истощило? На часах половина первого, и я боюсь ложиться в кровать. Мне необходимо, чтобы кто-нибудь пришел и посидел со мной до утра! Мне нужно поговорить об этом с кем-нибудь умным. Мне нужен совершенно определенный человек. И, кстати, я имею возможность его вызвать.

Ехидно улыбаясь, я отправляю срочного сокола. Кроме письма, к его лапке я привязываю портключ в свою гостиную. Снова укутываюсь в плед, подбрасываю дров в камин и жду негромкого хлопка. Он раздается примерно через сорок минут.

— Привет, Грейнджер, — говорю я, не поворачивая головы, — рад, что ты поспешила. Ты одна или...

— Рон давно спит! — сердито произносит гриффиндорка, без приглашения усаживаясь в кресло, где недавно назад сидел Поттер, — Что у тебя стряслось такого срочного?

— Много всего, — говорю я загадочным тоном.

Грейнджер недовольно фыркает, подается вперед и вперяется мне в лицо испытующим взглядом. На секунду я снова столбенею от изумления при мысли о том, что со мной происходит в последнюю неделю. Эти гриффиндорцы взяли меня в оборот так лихо, что я и опомниться не успел.

— Я собрал сведения про всех мужей, кроме первого, — говорю я, призывая список из секретера, — держи. И еще меня сегодня пытались убить с помощью сна.

— Убить? — она хмурит брови.

— Позволь вначале предложи-ить тебе что-нибудь, — тяну я важно, — Чай, кофе, вино?

— Жасминовый чай, — нетерпеливо соглашается Грейнджер, — так что случилось?

Я рассказываю про визит Гойла и статью в "Пророке". Статью она, конечно, читала, так что молча кивает.

— Потом мне приснился сон, — говорю я, раздумывая, не рассказать ли все в подробностях и не заставит ли это грязнокровку покраснеть. Она вечно такая самоуверенно-самодовольная, в школьные годы меня это страшно бесило.

— Это был очень яркий сон про Поттера и миссис Забини. Зачарованный.

— Про кого и кого? — ее это явно удивляет.

— Слушай, — цежу я с нарочитой медлительностью, — мне не хотелось бы объяснять тебе в подробностях, это не слишком прилично.

— Мы в одной лодке, — говорит она, — рассказывай, как есть, я переживу.

Заметьте, не я это предложил! Моя блэковская часть паскудно хихикает.

Я углубляюсь в подробности. Через несколько минут обнаруживаю, что рассказ заводит не столько грязнокровку, сколько меня самого.

— Они прижимались ко мне с двух сторон, и..., — сказать этого вслух при даме я все-таки не могу, но перед глазами картинка, как живая, — оба выделывали такое... Грейнджер, ты точно не хочешь об этом слышать.

Сумасшедшая ночь.

— Я поняла, — откашлявшись, говорит гриффиндорка, — ты хочешь сказать, что это было похоже на нападение суккуба?

— И инкуба, — добавляю я, — поверь, обычно мне не снятся сны с мальчиками. Я абсолютно гетеросексуален.

— Ну, может, с обычными мальчиками и не-ет, — тянет Грейнджер, бросая на меня взгляд из-под густых ресниц.

— На что ты намекаешь? — ледяным голосом спрашиваю я.

Бьет два часа ночи. Грейнджер не отводит взгляда. Ее глаза кажутся рыжими от пламени.

— Да не намекаю, а прямо говорю, — ухмыляется она совершенно по-слизерински, — ты всегда неровно дышал к Гарри.

— Что это за выражение? — морщусь я.

— Походу, твой сон открыл то, что скрывало от тебя твое подсознание! — нравоучительно поднимает палец Грейнджер.

— Что? Причем тут поход?

Она закатывает глаза.

— Ты совсем отстал от жизни? Это значит "похоже". Такое, ммм, шуточное выражение.

Я брезгливо морщусь. Только она начала мне почти нравиться...

— Походу или не походу, — отвечаю я холодно, — но поверь мне, трахнуть Поттера мне не хочется. Я проверял!

Грейнджер захлебывается чаем. Мантикора меня разорви, что я только что сказал? Принимаю невозмутимый вид.

— Ты пытался трахнуть Гарри?!

— Нет! — шиплю я.

Глаза Грейнджер загораются ярче огня в камине. От любопытства она сейчас выпрыгнет из своей мантии.

— И что Гарри?

Блейз был прав, когда говорил, что девчонок заводят педики. На секунду я задумываюсь над этим феноменом. Нет, ну, положим, меня тоже завела бы парочка лесбиянок в моей кровати.  Скажем, Грейнджер и Панси... Грейнджер и эта бледная моль Астория, которую мать подсовывала мне в качестве суженой... Грейнджер и Поттер... тьфу! Помотав головой, я с новым интересом смотрю на гриффиндорку. Та все еще ждет ответа. Что ж, дадим ей то, чего она так жаждет.

— Целуется он неплохо, — лениво замечаю я и беру в руку чашку с чаем.

Отпиваю пару глотков, делая вид, что полностью поглощен этим занятием. Краем глаза вижу, что Грейнджер прямо-таки застыла в кресле. Ай-яй-яй, как не стыдно! А еще лучшая подруга героя! Судя по раскрасневшимся щекам, она как раз воображает нас с Поттером в обнимочку. Гадость какая.

Странная идея приходит мне в голову, и я потихоньку начинаю ее обдумывать, наблюдая за разгорающимся на лице Грейнджер интересом. Может, миссис Забини просчиталась, и сегодняшняя ночь станет мне подарком, а не наказанием? Если вспомнить, какой унылой и страшной пустыней была моя жизнь до падения Вольдеморта и как неинтересно и добродетельно я жил после нее! Я был таким хорошим мальчиком в последний год. Не накладывал непростительных заклятий, не пытался никого убить...

— Ты целовал Гарри?! — выпаливает гриффиндорка.

— Угумс, — киваю я, в упор глядя на нее, пока она не краснеет и не отводит глаз, делая вид, что хочет поправить дрова в камине.

Я сдерживаю довольную ухмылку. Смешно, но я знаю — она никогда не посмеет расспрашивать о поцелуях самого Поттера. Грейнджер растеряла весь свой библиотечный гонор и выглядит обычной девчонкой. Через секунду она снова не выдерживает.

— Ему понравилось?!

Ого, так ты и Поттера подозреваешь черт знает в чем! Что, были поводы? Я равнодушно пожимаю плечами, но взглядом даю понять, что — да. Еще бы. А ты как думала.

Вслух же произношу следующее:

— Грейнджер, я пригласил тебя не для того, чтобы давать пищу твоим маленьким грязным фантазиям.

Снова окидываю ее взглядом, на этот раз подмечая все детали. Гриффиндорка выглядит непривычно домашней. Интересно, я вытащил ее из кровати?

— Мы выпили с ним на брудершафт. Можем выпить и с тобой, если ты не, — о, вот правильные слова! — не боишься целоваться с бывшим пожирателем смерти.

Ее губы чуть вздрагивают, и она еще ярче розовеет щеками. По-моему, ей до чертиков хочется расширить свой опыт поцелуев. Бутылка, которую мы с Поттером не допили, еще стоит на столике. Эльф притаскивает новые бокалы. Я в восторге от самого себя. Этот жуткий вечер может закончиться не так плохо. Мысль о ревнивом рыжем Уизли возникает в малфоевской половине моей души, но внутренний Блэк легко от нее отмахивается.

— Я не сказала "да", — хмурится гриффиндорка, глядя, как я разливаю.

Я прикусываю язык, чтобы не спугнуть ее резонным: "Ты не сказала "нет".

В слизеринских гостиных тема поцелуев с представителями Золотого трио всплывала с завидной регулярностью. Интересно, а в Гриффиндоре мечтали обо мне? Мысль об этом заставляет меня улыбнуться.

— Малфой, прекрати! Хватит так ухмыляться! Ты что, позвал меня сюда для поцелуев?

— Не льсти себе.

Я говорю это автоматически. Я столько раз огрызался и хамил им, что просто не успеваю среагировать по-другому. Мерлинову мать за ногу! Язык мой — враг мой. Грейнджер каменеет лицом.

— Отлично. Что ж, тогда вернемся к делу.

Она демонстративно углубляется в списки мужей. Я собрал все — даты рождения, свадьбы и смерти, примерный размер состояния, доставшегося Каролине, личные характеристики, насколько их можно было узнать. Грейнджер изучает его не менее получаса, пока я, хмуро злясь на самого себя, пялюсь то на нее, то на огонь в камине. Что можно изучать так долго?

"Агриппа Смилтон, рожден 11 октября 1945 года, умер 20 декабря 1981. Лорд Ричард Веллингтон, родился 3 февраля 1948 года, умер 16 февраля 1983. Джонанатан Норсмор..."

— Ну? Нашла что-нибудь полезное?

Она поднимает лицо. В глазах у нее яркие точки. Она облизывает губы, и я невольно облизываю свои тоже.

— Что-нибудь важное?

— Не знаю. Я должна буду еще проверить. Но, кажется, да...Еще бы узнать год рождения миссис Забини! Ты абсолютно уверен в датах?

Я киваю. Что такого она нашла в этих датах? Кроме того, что каждый следующий муж был юнее и свежее предыдущего, я никаких закономерностей не уловил.

— Это же все объясняет, — шепчет Грейнджер завороженно, — но если это так... правда, со стариком не получается, но если его отбросить...

Она быстро вытаскивает из волос шпильку и трансфигурирует ее в перо, которым начинает что-то поспешно чиркать на полях списка. Тяжелые волосы рассыпаются по тонкой, как карандашный рисунок, спине таким интимным движением, что у меня перехватывает дыхание.

Могу поспорить, ее губы обжигают, как свежеиспеченный пончик.

— Я права! — она хлопает в ладоши, — Я, конечно, еще все пересчитаю, проверю, но я уверена, что права!

Ее глаза сияют потрясающим самодовольством. Она улыбается. Улыбается мне, и это, вынужден признать, приятно.

— Счастлив, что смог быть полезен, — кривлю я рот, — и что ты такого насчитала?

— Потом, ладно? Хочу еще перепроверить, — уклоняется она от ответа.

— Думаю, мой магический долг перед Поттером закрыт?

— Я бы не стала этого утверждать, — говорит она задумчиво, — потому что Гарри по-прежнему угрожает опасность. Если я права, то можно даже примерно высчитать дату... Она замолкает.

— Какую?

— Дату смерти, — Грейнджер мрачнеет, складывает пергамент квадратиком, сует в карман мантии и встает.

Меня немедленно пробивает ужас от мысли, что придется куковать в одиночестве до утра. Зачарованные сны насылаются обычно на всю ночь, а значит, шанс снова провалиться в объятия Поттера и Каролины весьма велик. Засыпать до рассвета слишком опасно.

— Может, ты способна на еще одну великую догадку? — тяну я лениво.

— Да? — Можешь предположить, каким образом миссис Забини удалось наслать на меня сновидение — суккуба?

Грейнджер бросает взгляд на часы (четыре утра), вздыхает и возвращается в кресло.

— Расскажи поминутно, что ты делал сегодня.

Я рассказываю. Гриффиндорка задумывается. И крутит, и крутит каштановую прядь волос вокруг пальца завораживающим движением. Драко Малфой, жертва длительного воздержания и зачарованных снов, не может отвести от этого пальца глаз.

— Ну, что?

— Гойл ушел, оставив тут бутылку виски? Открытую? А ты ее потом допил?

— Н-да, — киваю я.

Как я сам не додумался? Пока я ходил к матери, открытая бутылка стояла себе на столе прямо перед камином.

— Надо бы проверить остатки виски в ней. Где она?

Где она. Хм. Я бросаю взгляд на осколки, валяющиеся в камине. Те, что упали на ковер, домовики успели убрать.

— Поттер шваркнул ее о решетку.

Внезапно я холодею.

— Слушай, Грейнджер, — я почти шепчу, — а вдруг они заодно? И Поттер нарочно разбил улику?

Как ей удается принимать такой каменный вид?

— Гарри на такое не способен, — чеканит она, — да ему и незачем!

— Нуу, — мычу я, слабо убежденный, — он сегодня так распинался про свою любовь к миссис Забини, что мне показалось, будто он на все готов ради нее.

— У Гарри очень твердые принципы, — говорит Грейнджер тоном "и заканчиваем на этом обсуждение", — он мог разбить ее со злости, но уж никак не со злым умыслом. Ради Мерлина, Малфой! Не суди всех по себе!

Несколько минут мы молчим. Я слежу за стрелкой на часах. До рассвета еще чертова уйма времени. Грейнджер по-детски трет кулачком глаза.

— Я пойду, а? Спать хочется до ужаса. Ты тут как... справишься сам? О

Она что, подозревает, наследник рода Малфоев боится спать в собственной кровати? Это настолько очевидно? Я с деланым недоумением поднимаю брови и киваю.

— Я тебя больше не задерживаю. Ты получила всю информацию, что я имел. Надеюсь, сумеешь ей распорядиться.

Грейнджер стоит возле камина, сонно покачиваясь.

— Я пошлю тебе сову завтра или послезавтра, — говорит она, — когда все еще раз пересчитаю на свежую голову. Надо будет устроить совет, раз мы вместе над этим работаем...

Да уж, она привыкла работать в трио. Я тихо веселюсь, думая, что в каком-то смысле заменяю сейчас собой Поттера, и ловлю себя на том, что мягко — мягко! — улыбаюсь ей.

— Ну что? Отопрешь камин?

Тыкаю палочкой в сторону камина. Грейнджер бросает внутрь щепотку дымолетного порошка.

— Грейндже-ер, — окликаю я негромко, когда она уже стоит во всполохах зеленого огня, готовясь назвать адрес.

— Что?

— Мое предложение про брудершафт остается в силе.

Чертова Грейнджер, мисс Я-знаю-все, зубрилка с круглым маленьким задом и пышными волосами. Она презрительно фыркает, но глаза у нее веселые.

— Береги себя, Драко, — говорит она, а потом четко произносит: "Нора!"

Какая еще нора? Пару секунд я недоуменно пялюсь в утихающие зеленые всполохи. Потом запираю камин и призываю из кабинета книгу про демонические создания. До рассвета три часа, и мне лучше скоротать их, освежая знания про суккубов и инкубов.

Под утро я все же засыпаю. Заклятие, видимо, успело выдохнуться, потому что я сплю без всяких сновидений, растянувшись в кресле, чувствуя сквозь сон, как врезается под ребро подлокотник. И как раз пытаюсь найти в себе силы проснуться и перебраться в постель, когда меня будит звук открывающейся двери.

— Мама? Мне неловко, что она застала меня спящим в кресле в окружении двух... трех пустых винных бутылок. Но не объяснять же ей, что я пил не один, а с Поттером! Впрочем, у нее такое лицо, что я сразу забываю про бутылки.

— Мама? Что-то случилось?

— Со мной связались из Св. Мунго, — говорит она напряженно, — Люциус у них. Его нашли в холле международного каминного зала. У него магическая кома.

,

13

Позже, когда последняя пара гостей исчезает в огромном "парадном" камине, занимающем почти половину западной стены... Когда Блейз с непроницаемым лицом желает матери спокойной ночи и удаляется, ни взглядом, ни жестом не показав, что замечает стоящего рядом черноволосого юношу... Когда Каролина прямо из зала аппарирует вместе с Гарри в свою спальню... Позже, когда за окном уже вовсю разгорается бледный сумасшедший рассвет, они наконец остаются одни.

Каролина подносит руку к шее, нащупывая завязки платья. Гарри обнимает ее, утыкается носом в поднятые кверху волосы, кладет ладонь на тонкие пальцы, и они вместе дергают ленточки. Раз-два-три, платье стекает вниз, вслед за ним рассыпается, чуть-чуть не долетая до бедер, шелковая черная волна. Это словно короткое чудо для маленького Гарри, которому не додарили подарков в детстве. Безжалостный рассвет бьет в белое лицо Каролины, освещает тело. Гарри расстегивает рубашку, его мантия давно валяется в углу со всем своим тайным содержимым, набитым по карманам. Глядя в зеркало, висящее над туалетным столиком, он видит угол кровати, ноги Каролины, свои руки, обнимающие ее за талию. Выше с этого угла не видно. Он разворачивает ее к себе. Никогда не думал, что это может быть таким легким. Словно полет, словно чары — никакой неловкости, никаких сомнений.

Каролина поднимает черные глаза, ее зрачки расширены от усталости, и он быстро целует ее в теплые, сонные губы.

— Спать? — шепчет он вопросительно.

Каролина опускает голову ему на плечо.

— Ну ладно, спи, — говорит он тихо, осторожно укладывая ее на кровать и призывая одеяло.

Кровать огромная, он задергивает полог, морщится при мысли, что кто-нибудь из ее невидимых домовиков наверняка шатается поблизости, движением палочки опускает тяжелые портьеры, и, обняв Каролину, засыпает сам.

**

— Малфой.

— Грейнджер. Уизли.

— Можешь выйти?

Кивнув матери, я выхожу из палаты в коридор. Камин у себя в Мэноре я запер, грейнджеровских сов отправлял назад без ответа, но, конечно, ни минуты не надеялся, что гриффиндорцы от меня отстанут. И говорить им о недопустимости, неприличности, даже просто — бесчеловечности — того, что они вытворяют, бессмысленно. Гриффиндорское упрямство не просто так вошло в поговорки. У Грейнджер этот выдвинутый вперед подбородок, знакомый мне по урокам зельеварения: сдерживается, чтобы не заплакать и все-таки сделать то, что считает нужным. У рыжего даже веснушки побледнели от усталости. Я гоню от себя невольную мысль о том, как может сейчас выглядеть главная составляющая Золотого трио.

— Я не могу больше участвовать в вашей авантюре.

Холодно и твердо. Отец бы остался доволен.

— Малфой, ты читал мои письма?

— Нет.

— Я так и поняла. Мы, конечно, знаем твое положение...

— В таком случае, что вы здесь делаете? Я предоставил вам всю возможную помощь. Кто собирал для вас информацию? Кто передал вам амулет? Что вам еще от меня нужно?

Звучит так, словно я выпрашиваю у них одобрение. Ей все-таки удалось втянуть меня в разговор. Я чувствую, как внутри поднимается мутная истерика. Это все от недосыпа — мама постоянно торчит в больнице, я мотаюсь между Мэнором и Мунго, отец по-прежнему в коме, и прогноз неблагоприятный. Он словно усыхает изнутри, и целители не могут определить, что за проклятие на него наложено.

— Малфой, болезнь твоего отца может быть связана с ты-сам-знаешь-чем, — говорит Грейнджер. — если мы с разберемся с одним, это поможет и с другим.

— С чем? — говорю я устало. — Уизли, раз уж ты тут, сделай что-нибудь полезное. Принеси кофе.

Вместо того, чтобы огрызнуться, Уизли почему-то лишь потерянно вздыхает и идет за кофе, двигаясь, как сомнамбула. Мы смотрим ему вслед.

— Я вычислила, когда Гарри должен умереть, — негромко говорит Грейнджер.

— Что?! — спрашиваю я.

— Четырнадцатого мая. Если все будет идти по-прежнему.

— И как ты это узнала?

Уизли возвращается с кофе. Один стаканчик протягивает Грейнджер, второй мне, и остается стоять с пустыми руками, будто выключившийся голем с истекшим магическим импульсом. Грейнджер оглядывается.

— Давай сядем.

— У меня правда мало времени.

На мне все дела, поместье. Почему я должен оправдываться? Потому, что у Грейнджер такой пугающе мертвый вид? Я не хочу знать того, что она сейчас скажет! В кои-то веки раз гриффиндорское трио намерено посвятить меня в свои тайны, и надо же — я всем сердцем мечтаю оказаться от них подальше!

— Это займет всего пару минут.

Мы садимся. Грейнджер закрывает глаза, словно ей мешает больничный свет, и сосредотачивается. Уизли разглядывает свои гигантские ботинки с коричневыми растрепавшимися шнурками. Я перевожу взгляд обратно на осунувшееся лицо Грейнджер. Что она с собой делает? Она хоть немного спала в последние дни?

— Все мужья миссис Забини, о которых нам известно, умирали в течении года после свадьбы, — с закрытыми глазами говорит Грейнджер.

— Ну.

— Неделю назад она праздновала день рождения.

— Скажу сразу, я там не был.

— Конечно. А раньше бывал? На четвертом курсе, например? В 1996-ом?

Я так вымотался, что у меня даже нет сил разозлиться на то, что она опять меня обманула. Обещала сама все объяснить, а вместо этого допрашивает.

— Разумеется.

— Помнишь, как все было?

Я слабо усмехаюсь. Пару лет назад я не упустил бы возможности сказать ей что-нибудь типа: "Что, интересно, как празднуют в чистокровных семьях? Еще бы — грязнокровке на такой праздник ни за что не попасть!" Теперь я честно пытаюсь подобрать слова, чтобы описать бал.

— Развернутый прием по высшему классу. Объявление гостей, приветствие от хозяйки, десять разукрашенных залов, по комнате на каждого гостя, чтобы было где отдохнуть при желании, согревающие чары над садом, летучие огни, повсюду светящиеся маленькие шары с поющими феями, что еще? В середине вечера было выступление сирен, я был впечатлен, надо заметить...

Впечатлен — слабо сказано. Пока сирены поют, жизнь кажется прекрасной сказкой, а сами сирены — воплощением понятия "счастье". Конечно, когда они замолкают, становится видно, что они не менее страшны, чем гиппогрифы, но сначала заставьте их замолчать! Стоит послушать их пение один раз, и хочется слушать его снова и снова. Почти в каждой магической семье есть родственник или предок, который пропал из-за увлечения сиренами. Сиренемис — болезнь опасная и почти неизлечимая, потому что паразитирует на самой основе человеческой сущности: желании счастья.

В Министерстве уже не первое столетие идут разговоры о полном запрете на устройство подобных концертов. Содержание сирен требует от морских заповедников соблюдения множества ограничений, и постоянное ношение ушных заглушек всеми служащими — самое простое из них. Стоимость перевозки сирен из заповедника и устройство их выступления должны были обойтись Каролине в небольшое состояние. Нам с Блейзом было пятнадцать, это минимальный возраст, при котором разрешено присутствовать на пении сирен (под контролем родителей). И все же, честно говоря, я искренне благодарен миссис Забини за то, что в моей жизни это было. Уверен, такое фантастическое ощущение недостижимо никаким другим образом. Во всяком случае, больше подобного насыщенного, плотного, заполняющего всю душу счастья мне пока испытывать не доводилось.

Сирен вывезли на помост в золотой клетке, сдернули ткань, и зал застыл, поглощенный сиянием их голосов. Не знаю, сколько это продолжалось. Думаю, меньше разрешенных министерством трех минут, потому что, когда миссис Забини подала знак, и на клетку снова было опущено непроницаемое для звука покрывало, заметил, что все это время не дышал.

Грейнджер приоткрывает карий глаз, косится, пытаясь понять, шучу я или нет, кривится и закрывает снова.

— Сирены? — повторяет она с отвращением. — разве можно... впрочем, неважно. Так вот. В этом году миссис Забини открывала только один зал и сад. У Рона брат попал в число приглашенных, так что я знаю. И никаких сирен, ничего такого, о чем стоило бы говорить годами. А в 1992-ом в Индии она устраивала нечто грандиозное — Парвати сказала, что ее тетки не могли прийти в себя месяц. Понимаешь, к чему я веду? — говорит она.

— К чему?

Внезапно я понимаю.

— Високосные года, — говорю я.

— Да. Уверена, она родилась 29 февраля 1960 года. Возможен 56-ой, но твой отец говорит, что девочке было на вид года три-четыре, когда родители привезли ее в Англию. 1964-ый тем более не подходит.

— Ты ориентируешься только на тот факт, что в два известных тебе високосных года она праздновала с большим размахом?

— Нет, — ровно говорит Грейнджер, все так же с закрытыми глазами, — это просто лишнее подтверждение. Смотри: каждый ее муж был моложе предыдущего. С самого начала я подумала, что это вряд ли было совпадением.

— Первый раз она была замужем за стариком. Может быть, ей просто хватило? — возражаю я.

Грейнджер делает останавливающий жест рукой, я замолкаю. Давно я стал слушаться ее жестов?

— Все они умирали в течении года после свадьбы. Не очень ясно с Норсмором, который погиб в Индии — я нашла три варианта даты его смерти, но со всеми остальными мы с твоей помощью разобрались точно. Дальше обычная арифмантика. Можно пойти простым методом подбора. Допустим, ее дата рождения — 29 февраля 1960. В этом случае все известные нам мужья, исключая старика, умирали в тот день, когда сумма их возраста и возраста миссис Забини достигала пятидесяти восьми лет. Если она старше на четыре года, меняется только цифра, но не принцип. 28 февраля подходит с оговоркой — там выходит не ровный год, а плюс день, но суть, в целом, опять же не меняется. Есть некое число, которое является триггером, понимаешь? Число, которое спускает курок, после чего очередной ее муж умирает. В этом году под выстрел попадает Гарри.

— Что такое курок? — спрашиваю я машинально.

— Это.., — Грейнджер вдруг надолго задумывается и в конце концов машет рукой. — Забудь про курок. Просто есть некоторое число, к которому привязано проклятие, понимаешь?

Это я понимаю.

— Гарри сейчас восемнадцать лет и восемь месяцев, — бесцветным голосом продолжает Грейнджер. — Через месяц они поженятся, а через два их совокупный возраст станет равен пятидесяти восьми годам. И тогда случится что-нибудь, отчего Гарри умрет. Это так же верно, как то, что я сижу рядом с тобой.

Я как-то сразу верю ее расчетам, и на душе становится омерзительно тоскливо. Словно мне сказали: "Привет. Малфой, слышал новость? У Поттера смертельная болезнь, он умрет через пару месяцев. А по нему, ха-ха, и не скажешь, верно?"

Я действительно привык к этому идиоту. Я вгрохал в него столько внимания, ненависти, зависти, столько, тролль меня раздери, чувств...

— Надо показать эти расчеты Кингсли. Он за Поттера до Непростительных дойдет с радостью.

— Я показывала, — вяло говорит Грейнджер.

— И что? — Он попробовал поговорить с Гарри. Теперь Гарри закрыл от него камин и избегает приемов. Вызывал на беседу миссис Забини. Та сначала прислала сову, что занята подготовкой к празднованию и прийти не может, пригласила в гости на бал. Шеклболт не пошел, он же жутко... в общем, он по жизни не такой, чтобы по балам шастать. А теперь она просто написала, что не видит в разговоре смысла.

— А на анонимные доносы о наличии в домах черномагических артефактов в Аврорате еще реагируют?

— Кингсли боится быть чрезмерно настойчивым. Говорит, что миссис Забини в любой момент может уехать за границу, если мы ее спугнем. Я с ним согласна. Гарри наверняка уедет с ней, и тогда мы точно ничего не сможем сделать. Они ведь могут пожениться на континенте. Судя по всему, проклятье, или что бы там ни было, запускается в момент принесения брачной клятвы.

Второе апреля, второе апреля, бьется у меня в висках. Свадьба назначена на второе апреля. Придурочный Поттер с его придурочной доверчивостью.

— И чего ты хочешь от меня?

— Дай нам еще раз поговорить с Блейзом. Открой для меня свой камин. Клянусь, я не буду вламываться к тебе ночью и накладывать проклятия, я... Драко, пожалуйста. Я буду тебе обязана. Надо попробовать сделать хоть что-нибудь, пока не стало окончательно поздно.

Серебристый хорек возникает передо мной. Мамин Патронус, совсем слабый. Он даже не может говорить, просто встает на задние лапки и нежно смотрит мне в глаза, прежде, чем растаять в воздухе. Хорошо, что Уизли уснул и тихо посапывает, а Грейнджер так и не открывает глаз.

— Мне надо подумать. Я пришлю вечером сову, — с этими словами я встаю и покидаю их.

Физически не могу больше находиться рядом с этими воплощением кошмара: лишившейся напора Грейнджер и не реагирующим на грубость Уизли.

Возвращаюсь к маме. Она полулежит в кресле, бледная, как ее Патронус, держа отца за руку. Поправляю отцовские волосы, пару секунд смотрю на их лица, потом укрываю маму пледом. Она поднимает глаза и улыбается, я шепчу ей, что должен вернуться в Мэнор. Снова выхожу в коридор. Гриффиндорцев уже нет. Оставляю медсестре указания и возвращаюсь домой.

До вечера разбираюсь с бумагами, даю распоряжения, ужинаю в пустой и гулкой столовой, после чего снова аппарирую в Мунго. Отец по-прежнему лежит на спине, опутанный целой сетью диагностических и питательных заклятий, мама поворачивается ко мне от окна. Кончается первая неделю марта. За окном идет бесконечный весенний ливень. На асфальте пузырятся лужи. Магглы торопятся по улице, пряча головы под круглыми кусками ткани, натянутыми на рамы и удерживаемыми за рукоятки над головой. Стекло запотевает от нашего дыхания, и я машинально рисую на нем "ГП", а потом стираю.

Возможная гибель Поттера не идет у меня из головы. Отец сзади дышит тихо, но ритмично. Явившийся целитель сообщает, что им почти удалось диагностировать проклятие. Почти — значит, нет. Надежда, было загоревшаяся в маминых глазах, сменяется усталостью.

— Возвращайся домой, мам, я тут останусь до утра. И пришли Августа, я буду писать письма, — говорю я.

Камин для Грейнджер я разблокировал еще днем, так что теперь она сможет — с пересадкой в моей личной гостиной — добраться до Блейза. Не думаю, впрочем, что новый разговор с Блейзом что-нибудь изменит. Не думаю. Не хочу обо всем этом думать.

Чертов Поттер.

15

— О жизни? — удивленно переспрашивает Каролина, отводя за ухо мокрую блестящую прядь. 

Они не выходили из «зимней» зачарованной комнаты со вчерашнего вечера. Вокруг простираются высокие Альпы. За окном деревянного шале видны несущиеся вниз лыжники и кафе сбоку от склона, с открытого прилавка предлагающее туристам глинтвейн. Вывеска над ним гласит: «Камикадзе— бар». Мол, пейте на свой страх и риск. Вчера вечером с пятачка прямо перед их окном спасатели увезли сломавшего руку сноубордиста.

Кроме глинтвейна, в кафе можно купить толстенные, пышущие жаром и истекающие соком сардельки, такие же плотные и однозначные, как среднестатистическая австрийская туристка, под руководством инструктора съезжающая плугом по «детской» трассе. Если бы не заглушающие заклятия на окнах, бодрая немецкая речь румяных лыжников и лыжниц доносилась бы и сюда.

Потолок в шале поддерживается крупными мореными балками. В центре к нему плотно прижата круглая люстра старинного вида, плоская, овальная, собранная из множества цветных стеклянных колб, в каждой из которых бьется маленькое живое пламя. Полыхает камин, и Гарри с наслаждением и без всяких заклинаний сушит возле него промокшие ботинки и толстые шерстяные носки.

Это первый раз, когда он катался в горах, и они с Каролиной, кажется, перепробовали все, от санок до сноуборда, почти не пользуясь при этом магией. Дело кончилось вылетом Гарри с «черной» трассы, выговором от маггловского спасателя, хохотом Каролины, страховавшей его с середины склона и успевшей наложить заклятие облегчения веса, так что о ствол дерева ударился не столько Гарри, сколько принявший его вид комок пуха, и еще одним нагоняем от спасателя – на этот раз легкомысленной дамочке, плохо следящей за … Тут спасатель запнулся на секунду, что-то определяя на глаз, и наконец твердо закончил: «мужем».  Гарри мельком прикинул, не избежал ли тот только что больших неприятностей.

Каролина очаровательно извинялась по-немецки. Гарри оставалось только кивать и любоваться на то, как одна из самых опасных ведьм Соединенного королевства покорно слушает читающего ей нотации маггла. Обычная дамочка в ярко-красном спортивном костюме («вот костюм у вас правильного цвета! – одобрил спасатель. – А то наденут белые, потом в снегу не найдешь!!») со своим, сказали бы сплетники, слишком юным спутником. Простодушная богатая маггловская тетка, вытащившая на курорт молодого мужа, подцепленного, вероятно, на другом таком же курорте.

Каролина, ты так любишь маски.

— Понятно? Никакой черной трассы! Только синяя! – закончил спасатель, кивнул виновато опустившим головы туристам и поехал вниз, цепким взглядом окидывая склон и в то же время где-то краем сознания размышляя, что такой красивой пары ему давно не приходилось видеть. Женщина определенно старше, и намного, хотя он понял это только по манере держаться и чему-то такому в глазах, что появляется лишь с жизненным опытом. Что-то… горечь, высушенная временем, скрытая за лазурным блеском?

Впереди замахал руками крупный мужчина, явно не справляющийся с управлением собственным телом, когда оно поставлено на две скользкие пластины, и спасатель засвистел в свисток, выбрасывая из головы мысли о странной паре. На свисток обернулось полсклона, и часть людей принялась поспешно убираться с дороги все сильнее разносившегося толстяка.

Спасатель наконец перестал ругаться и заскользил вниз. Потом был упоительно изматывающий подъем от места падения к скрытому от магглов чарами коттеджу, стоящему чуть ниже самой верхней станции подъемника. Они ввалились в дом, сбросили лыжи и куртки у входа и бросились к камину.

И вот Гарри сидит в кресле, с наслаждением впитывая каминный жар. Разрумянившаяся Каролина, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами, в обтягивающем фигуру красном костюме, похожа на рекламную девушку с плакатов пятидесятых годов. «Пейте кока-колу!» «Лыжи фирмы Саломон помогут вам удержаться на любом склоне!» «Текила! Десятилетиями помогает женщинам снижать свои стандарты до реального уровня!» Последнее, впрочем, откуда-то из другой оперы. Кажется, это он видел пару лет назад в компьютере Дадли, одной бессонной (для Гарри) и беспробудной (для Дадли) ночью.

Все-таки совершенно волшебное место, этот ее замок, думает Гарри, вытягивая ноги ближе к огню и сам смеясь своим мыслям.

— Гарри, — мурлыкает Каролина, поднимая руки к волосам. — Я сильно растрепана?

Ее глаза сияют. Эта женщина царственно уверена в себе, и его "Ммм, ты похожа на ведьму!" вызывает лишь победную улыбку на ее губах, изогнутых, словно лук Амура.

Она подходит ближе, так что Гарри хватает ее — у героев войны длинные руки! — и тащит к себе на колени. Старинное дубовое кресло, глубокое, как могила, скрипит под их соединенной тяжестью.

— Поболтаем о жизни, — предлагает он, утыкаясь носом в ее шею, глядя сквозь завивающиеся от влаги волоски на камин.

— О жизни? — удивленно переспрашивает она, отводя за ухо мокрую блестящую прядь.

Валяясь на диване на Гриммо, он вспоминает, как опустил подбородок ей на плечо и чмокнул за ухом. Как Каролина заерзала, устраиваясь поудобней, вздохнула и призвала с камина пыльные песочные часы. Обернулась к нему, потряхивая ими, и сказала: "Вот тебе жизнь". Гарри посмотрел. Песок лился из верхней части часов в нижнюю. Но он не был согласен с таким ответом и поэтому мягко забрал часы, поставив их на пол.

— Не грусти, — сказал он. — Просто расскажи мне что-нибудь... ну, про свою школу, например? У вас тоже было соревнование факультетов? Я, эмм, я об этом имел в виду погово...

Каролина засмеялась, зашевелилась, плотнее прижимаясь к нему, поцеловала в губы, задышала прерывисто и жадно, и на разговоры об ее детстве, как обычно, не осталось времени.

**

Заунывное вещание диктора убаюкивало. Лихорадка в Зимбабве, экономический саммит, наводнение в Бангладеш, в США начинается предвыборная гонка. Огромный маггловский мир, не имеющий представления о магическом, жил своей жизнью.

С тихим хлопком рядом возник Кричер, пошаркал ногами, даже шарканьем умудряясь выразить неодобрение, что-то опустил на низкий столик между телевизором и диваном, накрыл Гарри пледом и исчез.

**

Его будит неуверенный голос Гермионы, окликающей от камина. На столике, под сохраняющим магическим колпаком, обнаруживается стакан морковного сока со сливками. Понятно. Кричер снова смотрел программу "Здоровье" и услышал про пользу каротина для зрения. Гарри потягивается, высовывает голову из-за кровати и приветственно машет рукой подруге.

— Иди сюда, Герм.

Гермиона молчит и бросает по сторонам недовольные взгляды. В последнее время она часто казалась неуверенной, словно не могла решить, о чем с ним можно говорить, а о чем не стоит. Но сегодня она выглядит совсем уж потерянной. Он снова хлопает рукой по дивану, чувствуя легкий укол вины. Иди сюда, Герм, ну, действительно! Не стоит так переживать из-за меня, дурака. Гермиона подходит к дивану, держась неестественно прямо, и опускается на самый краешек. Гарри выпивает стакан сока — что угодно, лишь бы избежать кричеровской ворчливой воркотни, — и поворачивается к ней.

— Ты сегодня рано, — говорит та, — что случилось? Поссорился с миссис Забини?

Да. Его невесте определенно не грозит взять приз "симпатия месяца" в кругу его друзей, раз уж даже Гермиона не может удержаться от почти по-малфоевски ехидных интонаций, говоря о ней.

— Ладно тебе, — он добродушно пожимает плечами, но не может удержаться от подколки, — мне, может быть, тоже не нравится, что ты целыми вечерами торчишь у Малфоя.

В глазах Гермионы мелькает замешательство, и она принимается накручивать прядь волос на палец, как делает, когда пытается собраться с мыслями. Этот жест вызывает у Гарри привычное умиление.

— Ты сегодня у него уже была? Или еще собираешься? Рон тебе точно голову открутит, когда узнает, — улыбается он, придвигаясь ближе.

Гермиона бросает на него дикий взгляд. Вдруг начинает облизывать губы, словно они пересохли, и снова, необъяснимо для себя, молчит. Гарри встревожено касается ее лба.

— Эй? Ты не заболела?

Она отшатывается.

— По... Прекрати! Со мной все в порядке.

— Точно? Ты какая-то странная.

— Просто волнуюсь! — Гермиона сердито краснеет и отводит глаза.

Ясно. Она все-таки собирается снова начать этот разговор.

— Я показывала тебе свои расчеты?

— Да! — подтверждает Гарри.

— Ты думал над ними?

— О, Мерлин, конечно!

— И все-таки женишься?

— Как и говорил, — внезапно злость покидает Гарри, оставляя вместо себя щемящее чувство тоскливой усталости. Почему Гермиона не хочет понять? Кто сможет его понять, если не она?

— Я не могу понять, — говорит его подруга.

На этот раз она сама придвигается ближе, так что теперь они сидят бок о бок, словно Кай и Герда в своем розовом саду.

— Ты хоть какие-нибудь выводы сделал? — спрашивает девушка.

Гарри отворачивается, хватает стакан из-под сока и опрокидывает в рот последние жалкие капли. Теплый бок Гермионы греет его левую руку. Конечно, он сделал выводы. Написал дарственную. Согласно их с Каролиной брачному контракту, все состояние умершего супруга наследует его вторая половина. Поэтому Гарри не стал связываться с завещанием. Отныне дом на Гриммо принадлежит тебе, Гермиона. Адвокаты свяжутся с тобой, если... эхм, когда... если… черт! Я знаю, что ты любишь и этот дом, и глупого старого Кричера. Уверен, что  ушастый дуралей по-своему тоже питает к тебе привязанность. А сотня тысяч галлеонов в тайном сейфе, открытом на твое имя, поможет тебе сохранять родовое гнездо древнейшего и благороднейшего рода Блэков в надлежащем ему великолепии. Только не убирай эти столы с ножками, сделанными из ног грифонов – они всегда мне нравились. Что касается меня, думает Гарри, меня несет потоком, более могучим, чем все твои предостережения. И я не хочу останавливаться. Я хочу быть с ней. Хочу смотреть в глаза Каролины до самого смертного часа. Хочу узнать наверняка, была ли наша любовь ложью или правдой.

Гермиона задумчиво проводит пальцем по его губам, сверху вниз, к подбородку, где и задерживает руку.

— Ибо сильна, как смерть, любовь, и стрелы ее – стрелы огненные, — произносит она.

— Что?

— Ты его так всегда упрямо выпячиваешь. Как сейчас. Не понимаю! — она бьет рукой по коленке мальчишеским жестом. — Не понимаю! Ведь ты же видел расчеты! По.. пойми, это же самоубийство!

— Что-то вроде того, наверно, — кивает Гарри, приобнимая ее, — но я должен узнать наверняка, иначе все не имеет смысла. Я не могу просто трусливо сбежать. Понимаешь?

Гермиона фыркает и начинает шарить по карманам мантии, ища что-то. Не находит, отворачивается, хлюпает носом, бормочет тихое ругательство. Он протягивает ей салфетку из-под стакана с соком. Она вытирает нос. Потом набирает в грудь воздуха, утыкается ему в плечо и что-то бурчит.

— Что?

Гермиона приподнимает голову, утыкаясь губами в его ухо.

— Я говорю, — шепчет она вдруг горячо, — а если бы я сказала, что люблю тебя? Что не переживу, если ты погибнешь? Это бы тебя убедило?

— Эээ, — отвечает Гарри.

И, подумав, добавляет.

— Кхм.

И, еще подумав:

— Ты ведь не серьезно?

Гермиона запрокидывает голову и пристально смотрит ему в лицо. Потом произносит медленно:

— Почему несерьезно? Разве нельзя влюбиться даже в такого идиота, как ты?

Гарри закатывает глаза.

— Герм, хватит. Это не смешно. И не сработает.

— Я. Говорю. Серьезно. — чеканит Гермиона и застывает, в упор сверля его взглядом светло-карих глаз.

Гарри бросает в жар — от стыда, от нежности, от горького чувства сожаления. Гермиона тем временем снова лезет обниматься, и он чувствует, как ее грудь прижимается к его, и ее мокрое дыхание где-то в районе его ключиц, и если его ощущения не обманывают, то на ней нет бюстгальтера. Все это, конечно, полнейшее безумие. Гермиона прижимается к его щеке сжатыми губами. Гарри мягко отрывает ее от себя, но она и сама отшатывается. В комнате давно стемнело. Камин еле тлеет.

— Тебе на всех плевать, — хриплым голосом шепчет девушка. -  На меня тоже?

— Вот уж нет.

— Не смей! Не смей надо мной смеяться!

— Скорее над собой.

Гарри вновь привлекает ее к себе, как ребенка устраивая в объятиях. Гермина сидит тихо, уставившись глазами в стену напротив, с висящими на ней маггловскими часами, подарком Артура Уизли. Часы отстают на десять минут, но пока у Гарри не доходят руки отнести их в мастерскую.

— Все безнадежно, — шепчет Гермиона, — ты такой идиот! Неужели я действительно никогда тебе не нравилась?

— Почему же, — усмехается Гарри, — именно что нравилась. Знаешь, если бы ты сказала мне это год назад, когда мы искали крестражи...

Гермиона снова вздрагивает. Это потрясающе – видеть ее сбросившей обычную маску друга, спокойного, надежного, преданного. Выдержанного. Как ему хотелось раньше, чтобы Гермиона хоть раз сорвалась на него так, как она срывалась на Рона!

— Когда Рон психанул, я подумал, что теперь-то ты точно все поймешь. Даже почти обрадовался, что все наконец закончится. Я ведь и с Джинни расстался из-за тебя. Рон, конечно, красавец, косая сажень в плечах и все такое, и я понимал, что по сравнению с ним у меня нет никаких шансов, но все равно. Я тогда просто с ума сходил по тебе. Не представляешь, чего мне стоили наши ночи в палатке. Если бы я тогда услышал такое, точно двинулся бы от счастья. Но ты ведь, — Гарри чуть отодвигает от себя упорно прячущую глаза девушку, — ты все это сказала, чтобы уговорить меня передумать? Я же знаю, как ты любишь рыжего.

Он усмехается, качает головой, осторожно ссаживает Гермиону с коленей, встает и подходит к окну. Площадь Гриммо тускло освещена единственным работающим фонарем, на углу у кондитерской.

— Мне пора идти, — говорит сзади Гермиона.

— Да, конечно.

Девушка делает два шага по направлению к камину, невнятно рычит, споткнувшись об выступающую ножку дивана, и берет в руки банку дымолетного порошка. Гарри подходит к ней. Карие глаза с непонятным выражением всматриваются в зеленые.

— Прости меня, — говорит Гарри, — это все так идиотски нелепо. Если бы я тогда не, хм, не умер... звучит невероятно глупо. Просто это словно стерло с меня все прежнее. Я смог отпустить тебя, наконец. Действительно полюбить тебя только как сестру. Вы с Роном стали моей семьей. И, — он грустно улыбается, — я по-прежнему не верю, что ты испытываешь ко мне какие-либо чувства, кроме дружественных. Но если бы не вокзал Кинг-Кросс, я бы мог поверить. И жалел бы, что мы не совпали...

— Да при чем тут дурацкий вокзал?! – сердито шипит Гермиона, бросая в камин порох.

И уже почти ступает внутрь, когда Гарри ловит ее за руку.

— Герми?

— Да?

— У тебя волосы побелели, — сообщает Гарри спокойно.

17

Он просыпается среди ночи и долго лежит, глядя в темную пустоту перед собой. Нашаривает на тумбочке очки, встает, подходит к окну. Площадь Гриммо пуста, одинокий фонарь освещает только ее правый дальний угол, где сейчас видна закрытая на ночь решетка продуктового магазина. Сердце все еще колотится. Четыре часа утра — тусклая, томительная пора, когда собственная смертность ощущается особенно тяжко. Во времена Вольдеморта он часто просыпался в эти же часы в гриффиндорской спальне, и лежал, слушая похрапывание Рона и сопение Невилла, до того момента, когда шторы на окнах начинали светиться от зари, и голодный, как акула, Рон принимался торопить всех на завтрак. Он избавился от пугающих снов только после знакомства с Каролиной. Надеялся, что окончательно. Гарри спускается в гостиную, где накануне лже-Гермиона объяснялась ему в любви. Малфой определенно тронулся. Привычная волна злости окатывает сердце, и Гарри сжимает кулаки, пытаясь успокоиться. По крайней мере, он не разнес родовое хоречье гнездо. Этим можно гордиться.

Мебель застыла в темноте, как неродная, часы истерически тикают. Двадцать минут пятого. Настоящая Гермиона сейчас, наверное, спит, уткнувшись лицом в плечо Рона. Гарри искренне желает им счастья — и оставить его в покое. Кошмаров не было так давно, что зелье Сна-без-сновидений перекочевало в задние ряды склянок, и проходит минут десять сдавленного чертыхания прежде, чем ему удается найти в буфете нужный фиал.

**

— Галлеон за твои мысли.

Каролина откидывается на спинку выгоревшего дермантинового дивана и смотрит на него аквамариновыми глазами. За окнами МакДональдса ночь, освещенная огнями реклам и фарами бесчисленных желтых такси, умудряющихся подрезать друг друга, несмотря на плотность движения. Забегаловка cтоит возле пересечения Амстердам Авеню и 71-й улицы, окнами на Бродвей. От Центрального парка, где находится дверь в зачарованную комнату, они прошли всего пару rварталов. С верхней палубы двухэтажных экскурсионных автобусов щелкают вспышками туристы.

Гарри макает "френч фрайз" в жидкий кетчуп. Каролина, сидящая напротив, унизанными перстнями пальцами вытаскивает из картонной коробки куски пережаренной до хруста курятины. Вокруг стоит многоголосый гомон. Временами звенят мобильные телефоны, и слышно, как кто-то втолковывает собеседнику: "You gotta go downtown to gо uptown!". Они что-то подсыпают в свои чизбургеры, определенно. Эта снедь просто не может быть такой вкусной сама по себе. Неимоверных размеров задница протискивается мимо Каролины за соседний столик. Сверху раздается:"'scuse me, Mam". Гарри немедленно пересматривает свой взгляд на фигуру дяди Вернона в лучшую сторону. Не так уж тот был и толст! Он протягивает руку к лицу Каролины и проводит пальцем у уголка губ. Привычное чувство счастья от того, что он с ней, наполняет его, на минуту смягчая вызванное вчерашним вечером беспокойство.

— Ты вся в этой курице.

Она наклоняется вперед.

— Возьмем еще по гамбургеру и мороженое? А потом попробуем найти в этом городе приличный кофе.

Кончики ее волос пачкаются в кетчупе. Красные капли на черном шелке. Похоже на кровь, и Гарри отводит глаза. В Замке есть африканская комната, комната с Лазурным берегом, Альпы и Индия, Нью-Йорк. Если расчеты Гермионы верны и если... Визит Малфоя выбил его из колеи больше, чем он готов признать. Гермина не имела права тащить в его личную жизнь слизеринца. «Хотела, как лучше», — навязшее в зубах оправдание. Сириус тоже хотел, как лучше, когда срывался в Министерство. Да и он сам... Гарри снова мрачнеет.

Каролина вытаскивает галлеон и крутит его на ладони, ловя отражение ламп. Из-за соседнего дивана косит глазом на незнакомую монету усатый мексиканец.

— Что с тобой все-таки?

Когда-нибудь им надо начать говорить друг с другом откровенно. Через четыре дня их свадьба. Супруги разговаривают, так ведь? Гарри пожимает плечами и произносит вслух:

— Если что-нибудь случится, какой станет моя комната?

Взгляд Каролины темнеет.

— Давно об этом думаешь?

Он снова пожимает плечами.

— Пару минут. По-моему, это был бы Хогвартс. Запретный лес.

Тонкая вертикальная морщинка появляется между высоких бровей. Она смотрит на него долго, серьезно. Пару раз собирается что-то спросить и останавливается. Потом все-таки спрашивает:

— Что вчера случилось? Ты на себя непохож.

Нет, настолько откровенно разговаривать он не способен. Это его любовь — и его риск. Подставлять Гермиону, пусть та и влезла обеими ногами не в свое дело, он не станет. Он смотрит в изменчивые глаза Каролины и чувствует, как сердце переполняется любовью так, как кровь наполняет открытую рану.

Дамблдор говорил, что вся сила Гарри в умении любить. Он кривит губы, как всегда, когда вспоминает о том, что сказал и чего не сказал старый директор. Каролина вздыхает и решается.

— Мы можем все отменить. Моей репутации уже ничто не повредит, ты ведь знаешь.

Теперь она выглядит потерянной маленькой девочкой.

— Нет уж, — отвечает Гарри, улыбаясь как можно веселее. — Я собираюсь надеть тебе на палец кольцо и превратить в добропорядочную и занудную миссис Поттер.

Каролина расцветает и призывает со стойки порцию мороженого. Все равно в этой толчее никто ни на что не обращает внимания. За окном медленно цокает копытами лошадь, с которой обозревает окрестности бравый верховой полисмен.

И уж совсем непохоже на Гермиону — потерять бдительность до такой степени,чтобы позволить себя усыпить в доме белобрысого слизняка, продолжает думать Гарри. Неужели она настолько ему доверяет? Это смахивает на предательство. Словно Гермиона променяла дружбу с Гарри на общение с этим пронырливым слизеринцем, наглым, как полтергейст! Остатки кетчупа покрываются ледяной изморозью. Каролина предупреждающе кладет теплые пальцы на его руку.

— Не надо крушить Нью-Йорк. Ничего с тобой не случится, ребенок. Не будет никакой комнаты. Поверь мне.

Ее слова звучат с подкупающей искренностью — или Гарри ничего не понимает в людях.

— Этот ребенок сейчас заведет тебя на какую-нибудь крышу и трахнет, — машинально огрызается он.

Сколько раз просил не шутить над их разницей в возрасте! Каролина звонко смеется, и в забегаловке снова теплеет.

— Возьмем жратву с собой?

— Как ты сказала?

— Предлагаешь называть это едой?

— Эээ... хавкой?

Гарри вспоминает, как Гермиона смеялась над тем, как сильно Малфой ненавидит сленг. Это было давно, еще зимой. В последнее время она даже не улыбается, а уж ее смеха он, пожалуй, не слышал с середины февраля. Он угрюмо запихивает в рот остатки гамбургера.

— Нет, — говорит Каролина, глядя на него с мягкой улыбкой.

— Что нет?

— Не надо никакого траха, как ты выражаешься. Просто пойдем гулять.

— Хватит на меня так смотреть, — отвечает Гарри.

— Как — так? — спрашивает самая красивая женщина в Нью-Йорке, не переставая смотреть ТАК.

— Мерлин, ты хуже Дамблдора!

— Это серьезное оскорбление.

— Ты смотришь с видом: "Какой ты еще мальчишка!"

— Да что с тобой сегодня? ПМС?

— Что?

— Ты, конечно, мальчишка, но я смотрю на тебя не поэтому. Пошли. Может, я все-таки разрешу тебе завалить меня в каком-нибудь темном углу. Похоже, тебе это нужно.

Рядом с ними плюхает набитый едой поднос микроскопическая вьетнамка. Гарри встает. Каролина тоже поднимается, и один Мерлин знает, как ей удается с таким изяществом выскользнуть из-за прижатого к дивану стола. Он подает ей руку, краем глаза замечая девиц в расклешеных джинсах, фотографирующих все вокруг. Они с Каролиной наверняка тоже попали в кадр, и на секунду Гарри задумывается обо всех этих миллионах случайных лиц на чужих снимках.

Они вываливаются на Бродвей. Машины едут в четыре ряда, боком к боку, словно стадо быков, которых гонят с востока на запад. В городе гораздо жарче, чем было с утра в Англии. Каролина небрежным движением сдергивает куртку и кидает в урну. Тонкий маггловский свитер она трансфигурирует в рубашку, не смущаясь снующими вокруг людьми.

— Можно подняться на Башни. Это раз в двадцать выше вашей Астрономической.

— Нафиг Башни, — говорит Гарри, пытаясь наконец выбросить из головы вчерашний вечер, — давай просто заберемся в какой-нибудь отель или кинотеатр? Ты была в кино?

Но их планам не суждено сбыться. В воздухе разносится мелодичный звон.

— Гости, — говорит Каролина, утягивая его в замусоренный проулок между домами.

— Блейз разберется?

Она стоит, склонив голову, словно прислушивается, и наконец отвечает.

— Боюсь, что нет. Надо возвращаться. Хочешь, оставайся, поброди тут один? Я буду занята пару часов.

Гарри растерянно кивает, и в ту же секунду Каролина аппарирует прочь. Он не знает, как точно работает комната. Нужно ли ей возвращаться в Центральный парк к двери в комнату, или она может сразу оказаться в холле первого этажа, куда доставят визитеров эльфы? Нью-Йорк сияет огнями, и всего в нем слишком много. Слишком много машин, рекламы, задов, голов, боков, рук, фонарей, витрин, шума. Гарри бредет по направлению к парку.

— Красавчик! — хватает его за руку чернокожая толстуха в цветастых юбках, — хочешь узнать судьбу?

— Ни в коем случае, — он дергает руку на себя, и что-то в его глазах заставляет толстуху сбиться с привычного ритма уговоров.

Действительно жарко. И чертовски одиноко. Он шляется по Бродвею, заходит в модные магазины. Маггловских денег у него достаточно, гоблины даже сумели снабдить его вполне рабочей кредиткой. Надо как-то протянуть оговоренные Каролиной два часа. Когда он добирается до парка, приходится еще с четверть часа ждать, пока уберется целующаяся парочка голубых, устроившаяся прямо у корней вяза, за которым скрывается дверь. В конце концов его терпение кончается, и он отгоняет влюбленных обычными антимаггловскими чарами.

Потом толкает ствол вяза, от толчка превращающегося в дверь, и выходит в устланный коврами коридор, где в ту же секунду нос к носу сталкивается с Блейзом и Малфоем, с напряженным видом крадущимися куда-то вдоль стен. При виде Гарри, вывалившегося на него в черной футболке с выложенной стразами надписью "Black Magic", Малфой идет красными пятнами. Блейз останавливается.

— Привет, — говорит ему Гарри, изо всех сил игнорируя Малфоя. Он не ввяжется в драку в доме Каролины. Но лучше бы этот урод поспешил убраться! Пару секунд Блейз явно борется с идеей заговорить с Поттером, но в конце концов кивает.

— Привет.

Это прогресс в их отношениях. Никогда они не были так близки к дружелюбной беседе. Гарри быстро обдумывает следущую фразу.

— Каролина сказала, что у вас гости(лучше не начинать про Каролину) — У вас гости? (и речь идет не о чертовом Драко Малфое, бесстыжем трансвестите, ворующем тела чужих подруг) — Что это вы тут делаете? (не то, чтобы это было СЕЙЧАС мое дело, но скоро я стану хозяином в этом замке, так что, сам понимаешь, хотелось бы знать, что происходит) — Главное, следи, чтобы твой друг-извращенец не украл твои волосы! Или волосы твоей матери! (без комментариев). — Прекрасная сегодня погода, не правда ли?

Последнее, кажется, подойдет.

— Прекрасная погода, — говорит он.

Блейз снова кивает. Малфой сжимает и без того тонкие губы в совсем уж невидимую полоску.

— Откуда ты сейчас вышел? — спрашивает Блейз.

Гарри машинально оглядывается на дверь, успевшую слиться со стеной.

— Из Нью-Йорка.

— Ты там не видел игрушки?

— Что?

— Ты там не видел куклы с белыми волосами?

— Блейз, — доброжелательно говорит Гарри, — это какой-то шифр? Если да, я его не знаю. Нью-Йорк — огромный город. Раз тебе нужна игрушка, я могу вернуться и купить.

Малфой хочет что-то сказать, но вместо этого благоразумно кашляет.

— Ладно, вали, — машет Блейз рукой.

Пожав плечами, Гарри отправляется на поиски Каролины. Когда он доходит до угла и оглядывается назад, хорек с Блейзом стоят, склонив друг к другу головы, и о чем-то шепчутся.

"Гостей" он замечает из окна каролининой гостиной. Сверху видно, как четверка авроров бредет по вечереющему парку к воротам. Временами они оборачиваются и смотрят на замок, чьи белые стены, наверное, кажутся сейчас розовыми от лучей заходящего солнца.

— Что им было нужно? — спрашивает он у вернувшейся хозяйки замка. — А? А, это из-за какой-то журналистки. Понятия не имею, почему они решили искать что-то здесь. Если проклинать всех журналистов, которые лезут в мой котел.., — Каролина не договаривает и машет рукой.

— Как ее звали? — рассеяно интересуется Гарри. — Журналистку?

— Кларисса Ли. Ты о ней слышал?

— Кажется, встречал на каком-то банкете, — пытается вспомнить он, — звучит знакомо.

— Они сказали, что она собирала материал о разных людях. В том числе о нас. Странная работа.

— Что еще сказали?

— Ничего. Хотели поговорить с портретами. Но у меня нет портретов, ты же знаешь.

«Кроме одного», — вспоминает Гарри, снова отворачиваясь к окну. Авроры выходят за ворота и исчезают. Каролина подходит к нему сзади, на секунду прижимается всем телом, ерошит волосы и отступает.

— Возвращайся домой, — говорит она, — сегодня мы оба не в настроении.

19

Часам к десяти вечера Гарри начинает жалеть, что вообще затеял этот мальчишник. Несмотря на выпитое огневиски и танцовщиц-полувейл, развлекающих собравшихся на Гриммо парней, вечеринка имеет отчетливый похоронный оттенок. Рон не изменил слову, данному Гарри, когда тот явился мириться в Нору, и не пытается больше отговаривать друга от свадьбы. Он даже честно улыбается — но ничего не может поделать с выражением глаз. Джордж и Джордан Ли держатся лучше, но в какой-то момент Гарри замечает в отражении стеклянной дверцы шкафа, что Джордж смотрит ему в спину с до смерти серьезным лицом, от которого кажется старше на десяток лет.  Слава Мерлину, приятели из школьной квиддичной команды, молодые министерские авроры и остальные приглашенные из числа не слишком близких друзей настолько счастливы, что оказались в доме самого Гарри Поттера, что гомонят за десятерых каждый, не замечая напряженного состояния хозяина дома. Из открытого по случаю празднования камина вываливаются все новые гости.

— По крайней мере, хоть кто-то развлекается, — думает Гарри, глядя, как компания парней, собравшаяся в большой гостиной, где когда-то проходили заседания Ордена феникса, играет с танцовщицами в плюй-камни на раздевание. Рон, подошедший сзади, хлопает его по плечу.

— Хороши. Откуда ты их взял?

— Прибыли с континента. Мы договаривались только на танцы, так что раздеваются они по собственному желанию.

Рон усмехается.

— Гермиона убила бы тебя за это. "Использование женского тела в качестве товара унижает человеческое достоинство".

— В данном случае, получеловеческое. Пошли, накатим еще?

В начале третьего вечеринка сама собой идет на убыль. Танцовщицы умудрились незаметно и очень профессионально исчезнуть, те из приглашенных, что были потрезвее, тоже расходятся. На ковре в гостиной спят гости послабее, несколько человек с пьяным восторгом терзают телевизор, исторгающий рекламу вперемешку с музыкальными клипами. В бывшей комнате Сириуса парочка загонщиков раздевает друг друга, к неудовольствию явившегося с доносом о творящемся безобразии Кричера. Гарри машет рукой и велит домовику не лезть. Ему только-только удалось добиться счастливого состояния, когда все, происходящее в его жизни, стало казаться немного забавным, очень романтичным и совсем, совсем не опасным. Он развалился на полу в библиотеке, упершись спиной в ноги Рона, сидящего на диване, и они ритмично допивают очередную бутылку виски. Джордж с Ли распрощались парой минут раньше.

— Можт, ты и выжвешь, — бормочет Рон, судя по всему, не отдавая себе отчета, что говорит вслух, — все-тки ты мальчк, кторй...

В этот момент снова возникает Кричер.

— Хозяина Гарри спрашивают в камине в гостиной. Уверяют, что это срочное дело.

— Переведи в этот камин, — вставать с пола не хочется, идти куда-то — тем более.

Через минуту камин в библиотеке вспыхивает зелеными искрами, и в пламени показывается бледное лицо Драко Малфоя. Его благопристойный вид кажется сейчас таким неуместным, что Гарри сползает ниже, чтобы похохотать в свое удовольствие лежа. Еще веселее то, что с каждым приступом смеха Малфой выглядит все более оскорбленным. Рон, отсмеявшись, машет в сторону слизеринца полупустой бутылкой.

— Тьбя рзве звали? Или ты вместо эт'го пр'дурка Блейза?

— Поттер, я вижу, ты сейчас не в состоянии разговаривать о серьезных делах, — хмуро произносит Малфой. — Уизли, я видел Грейнджер вечером. Она просила передать, что согласна на твой вариант и будет в Норе с утра. Поттер, я могу поговорить с тобой завтра?

— Гермиона тебя простила? — изумляется Гарри с пола.

— Прстила за что? — пытается протрезветь Рон. — и кгда эт ты ее вид'л?

Малфой еще секунду маячит в огне, до смешного напоминая Кричера своими поджатыми губами, потом, не прощаясь, исчезает.

— Редкй ублюд'к, — с чувством говорит Рон. — Но мы его за это и любим, ха... Что там с Герми?

Гарри вытирает с глаз слезы смеха. История с перевоплощением Малфоя в Гермиону кажется ему сейчас совершенно комичной.

— Он стырил у Герми волос...

— Вот ублюд'к... ей следвло быть острожней...

— .... явился ко мне в ее теле..

— Зачем? — напрягается Рон.

-... и пытался отговорить жениться... Мы с ней его чуть не убили потом...

Все-таки рассказ оказывается не таким уж забавным. При слове "жениться" Рон заметно дергается, прикладывает к губам бутылку и одним глотком допивает оставшееся.

— Мне, н'верно, п'ра. Ты как, приятль?

— В порядке.

— Иди спать.

— Как скажешь, мамочка. Порох на полке.

Рон бросает в пламя щепотку летучего пороха, шагает внутрь, неожиданно четко выговоривает "Нора!" и исчезает. Гарри машет палочкой, закрывая камин. Накладывает запирающие и заглушающие чары на двери, заползает на диван и засыпает, чтобы через три часа проснуться от очередного кошмара. Ночная пьянка кажется чем-то давним. За окном только начинает светать. Дом тих.

— О, Мерлин...

Гарри наощупь хватает стакан, стоящий на ночном столике, и несколькими жадными глотками выпивает морковный сок. Кошмар был таким впечатляющим, что даже после пробуждения требуется пара секунд, чтобы понять, что все происходило не на самом деле. Кое-как он находит очки и открывает окно, чтобы впустить в комнату прохладный воздух. Ветер гоняет по площади пустой полиэтиленовый пакет. Он снова разговаривал с Дамблдором в гулком пространстве загробного Кинг-Кросса.

— Мальчик мой, — говорит мертвый волшебник, мерцая голубыми глазами, — сила любви огромна, она способна спасать и исцелять. У тебя она есть, и ты не должен отрицать ее или пытаться остановить. Любовь к женщине ничем не слабее любви к славе или к родной стране. Ради подобной любви совершались великие подвиги.

Голос бывшего директора Хогвартса звучит уверенно, и во сне Гарри слушает его умиротворенно, как слушают дети вечернюю сказку. Но в тот самый момент, когда он окончательно чувствует себя счастливым от того, что некто старший и мудрый подтверждает, что он все делает правильно, лицо Дамблдора начинает неуловимо искажаться, и на нем проступают уродливые следы тления. Голубые глаза тускнеют и наполняются злобой, а старческий голос с издевательской мягкостью продолжает:

— Что действительно забавно, так это то, что эта великая сила с такой же легкостью может убить, как и спасти. Возможно, я приду за тобой вскоре, чтобы мы могли обсудить это как следует. Тут многие скучают по тебе, Гарри.

Он вглядывается, убеждается, что сквозь лицо директора проглядывают черты Вольдеморта, вскрикивает от отвращения и просыпается. Сырой воздух наполняет комнату. Сон оставил гнетущее впечатление. Голова раскалывается.

— Акцио антипохмельное зелье из ванной! — шепчет он.

В том, чтобы быть великим волшебником, есть свои мелкие бытовые плюсы. Его "акцио" действует на гораздо большем расстоянии, чем такое же заклятие рядовых магов. Он ложится животом на подоконник, невыспавшимися глазами глядит на мокрый булыжник площади... Хотел бы он знать, что пытается донести до него этими снами подсознание. Неужели он действительно начал бояться предстоящей свадьбы? Глаза машинально следят за взлетающим и опускающимся пакетом. Каролина не скажет и слова, если он решит отменить все в последний момент. Скорее всего, она попросту уедет путешествовать, чтобы скандал забылся сам собой. Она будет с ним мила. Он представляет, как в ее изменчивых глазах мелькнет быстро подавленное презрение. Каролина, самая прекрасная женщина в мире... Обнять и не отпускать никогда, чего бы это ни стоило. Рон прав, он же Мальчик-который-выжил! Наверное, именно он — тот человек, который может разорвать цепь, которая держит Каролину, чем бы эта цепь ни была. Он не должен сворачивать с выбранного пути. Начинает моросить мелкий дождь, и Гарри закрывает окно. Потом кидает в камин порох и зовет:

— Малфой!

Тишина. Конечно, еще слишком рано. Но после того, как Малфой пытался поговорить с ним в пол-третьего ночи, он имеет право в свою очередь разбудить его в пол-седьмого утра.

— Малфой!

Камин на вход у Малфоя заперт, остается только взывать в каминное чрево. Через пару минут взывания приносят плоды.

— Поттер. Что ты тут делаешь?

— Ты хотел поговорить. Заходи, у меня как раз все тихо.

Малфой трет глаза и зевает. Бормочет что-то вроде "Ты настоящий убийца" и пропадает. Через пять минут в камине снова вспыхивает зеленое пламя, и слизеринец вышагивает на ковер: умытый, причесанный, в застегнутой на все пуговицы мантии. Гарри сидит на диване, не делая ни движения навстречу. Комната освещается лишь слабым огнем камина да серым уличным светом.

— Поттер, дело в том...

Теперь видно, что бывший слизеринец волнуется.

— Я знаю, ты не слишком любишь моего отца...

Малфой замолкает, Гарри смаргивает, поймав себя на том, что задумался, упершись взглядом ему в лицо, отчего тот явно чувствует себя еще более не в своей тарелке.

— Он умирает, — говорит Малфой. — Мы с мамой позаботились о том, чтобы это никому не было известно, но он умирает от какого-то африканского проклятия. Несколько дней назад у нас был целитель...

И Малфой рассказывает ему фантастические вещи о заклятии "Иссушения жизни". Клянется, что кукла с украденным дыханием Люциуса хранится где-то в замке Забини. Гарри старается оставаться спокойным.

— Я правильно понимаю? Ты обвиняешь мою невесту в том, что она прокляла твоего отца?

Малфой нервно сжимает губы, но кивает.

— Ты в своем уме? — уточняет Гарри.

— Поттер, — говорит Малфой, подавшись вперед, — как мне тебя убедить? Отец попал под проклятие, потому что я — я, понимаешь? — попросил его помочь вытащить тебя из этой истории! Что ты хочешь за свою помощь? Чтобы я встал перед тобой на колени?

— А зачем ты полез не в свое дело? — с той же опасной мягкостью спрашивает Гарри.

— Меня попросили Грейнджер и твой Уизли!

Это так глупо звучит, что Гарри чувствует досаду.

— Я устал от твоего вранья. Они попросили, и ты любезно согласился, даже предполагая, что это опасно? Хочешь, чтобы я поверил в самоотверженную заботу обо мне семейства Малфоев? Ладно, Гермиона могла обратиться к тебе — ей иногда приходят странные мысли. Но вряд ли можно надеяться на чистоту твоих мотивов...

— Это правда, — цедит сквозь зубы блондин.

— О, ну да! Знаешь, что я думаю? Твой отец опять связался с какими-нибудь темными делами и попал под проклятие. Я могу даже поверить, что он умирает. Это объясняет, по крайней мере, почему ты с такой силой крутишься вокруг меня в последнее время! Но не надейся, что я снова стану вам помогать. Я и так не уверен, что правильно сделал, вытащив его из Азкабана.

— Постой, — говорит Малфой торопливо. — Ты ведь можешь спросить у Грейнджер. Это она предложила мне попросить тебя...

— Когда я последний раз видел Гермиону, она кричала на тебя, как баньши.

— Ну, я извинился, — кривится Малфой. — Это было легкое недоразумение. Мы все обсудили с ней вчера, пока вы с Уизли напивались до зеленых троллей.

— Ты извинился перед грязнокровкой?

Малфой пожимает плечами.

— Готов признать, что по крайней мере с кем-то из друзей тебе повезло. При ближайшем рассмотрении оказывается, что с Грейнджер можно иметь дело.

Гарри трет лоб, пытаясь вспомнить, что еще плел раньше Малфой.

— Что за дело у нее к Рону?

— Понятия не имею. Может, пойдут выбирать тебе свадебный подарок? Она просила напомнить ему о встрече, раз уж я отправлялся в логово льва, но в детали не посвящала.

— Ясно. Ты, как всегда, безумно вовремя со своими проблемами... И чего ты, собственно, от меня хочешь?

Даже в свете серого дождливого дня видно, что Малфой бледнеет и весь напрягается, выбирая слова.

— Помоги нам с Блейзом попасть в последнюю из комнат. Там, в том коридоре... ну, ты помнишь... Блейз проверял Нью-Йорк, море, горы, Индию... вряд ли кукла спрятана там... Осталась одна дверь, которая не открывается. Ты же у нас великий волшебник! Ты сможешь пройти. Отцу осталось дыхания на месяц-полтора, потом будет поздно. Если вы уедете после свадьбы в путешествие, к моменту вашего возвращения он будет мертв.

— Я не стану этого делать, — говорит Гарри просто.

Малфой кусает губы.

— Поттер, я...

— С ума сошел? — заканчивает Гарри. — За кого ты меня принимаешь? Я буду помогать вам обыскивать замок своей невесты? И за кого вы с Блейзом, оба, принимаете Каролину? Уж Блейз-то мог бы быть поумнее! Она наверняка уже знает, что вы таскались в запретные комнаты.

— Блейз не маленький и не боится, что его отшлепают. Чего он не хочет, — шипит Малфой, — так это того, чтобы его мать стала убийцей. Как тебе такой мотив?

Гарри пытается обдумать то, что услышал. Мешает вновь начавшаяся головная боль, усиливающаяся с каждой секундой.

— Уходи.

— Поттер, обещай мне хотя бы подумать! Спроси Грейнджер!

— Просто уходи.

У Малфоя дергается веко.

— Поттер. Пожалуйста. Я... я умоляю.

Это дергающееся веко оказывается последней соломинкой, ломающей спину верблюда. Гарри вдруг испытывает странное чувство стыда, словно мучает отказом не Малфоя, а какое-то безобидное и беззащитное создание. Боль в висках такая, что темнеет в глазах.

— Иди, — повторяет он. — Я спрошу Гермиону, ладно! Ради всего святого, провались уже отсюда.

Малфой стискивает руки, открывает рот, закрывает рот, и наконец молча исчезает в камине.

21

Это напоминает школьные годы.

Первый курс — Гарри крадется за Квирреллом, второй курс — выслеживает Малфоя, третий — подозревает Снейпа. Кукла, конечно, обнаруживается в комнате с портретом. Если бы Гарри знал, что искать, заметил бы ее еще в прошлый раз. Мирно лежит себе на полке за стеклянной дверцей миниатюрного шкафчика, словно в хрустальном гробу.

Гарри высовывает руку из-под мантии-невидимки и трогает палочкой дверцу. Вопреки ожиданию, шкафчик не зачарован, дверца открывается без усилий. В комнате становится совсем темно, когда Гарри гасит крошечный огонек на конце своей палочки и бесшумно движется к выходу. Не успевает он сделать и пары шагов, как дверь распахивается.

— Гарри? — спрашивает Каролина, и одинокая свеча вспыхивает на каминной полке под портретом, отчего человек на нем просыпается и прикрывает рукой глаза.

— Я тут, — Гарри сбрасывает мантию. Не хватало еще прятаться от нее, как от Филча. Это не Хогвартс, и он не школьник. Взгляд Каролины задерживается на кукле, которую он держит в руке. Потом она переводит глаза на него. В зрачках мелким бесом дрожит пламя свечи. Тени искажают лицо, отчего оно кажется почти пугающим. Каролина делает несколько бесшумных шагов — босые ступни мягко утопают в ковре — и оказывается на расстоянии шага.

— Зачем ты здесь?

И воздух в комнате вязкий и жаркий, и клонит в сон, и кукла в руке наливается тяжестью, леденя ладонь. Окно закрыто, но пламя свечи колеблется, словно от ветра.

— Гарри, — в ее голосе глубокое разочарование, и это страшнее всего. Она словно отдаляется от него, машет ему рукой с отплывающей в пустоту льдины, между ними километры воды, триллионы лет, вся ее жизнь, вся его... Гарри рвется к ней сквозь тяжело дышащий воздух, и наваждение спадает.

— Ты не должна делать этого, — отвечает он упрямо, вглядываясь в ее меняющееся лицо.

— Это мое дело, — говорит она твердо. — Никто не имеет права лезть в мои дела.

Гарри мотает головой. Она просто не понимает. Это их поколение! Все, как один, искореженные войнами, замкнутые, гордые, несчастные.

— Это ведь все равно, что убийство. Так нельзя. Что это за заклятие?

— Обычное заклятие охраны. Люциус пытался проникнуть в место, где не должен был быть. У всех семей есть тайны, которые они охраняют от посторонних. Он прекрасно знал, чем рискует.

— Думаю, не совсем, — Гарри вспоминает давний поединок в Министерстве и приходит к выводу, что старшему Малфою вообще свойственно преувеличивать собственные умения. Лучше всего у этого павлина выходит украшать собой официальные собрания. В бою от него толку мало. Вот его свояченице действительно опасно было попасться на узкой дорожке.  Каролина молчит и мрачно смотрит в пол. И в Гарри словно что-то ломается. Он испытывает такую жалость, что дыхание перехватывает. Одним рывком он сгребает ее в объятия и притягивает к себе. Ее плечи напряжены, словно она готовится оттолкнуть его, но он намного сильнее... смешно даже пытаться вырваться. Свободной рукой он ихонько гладит ее волосы, струящиеся по спине — их мягкая гладкость всегда его восхищала. На Каролине надета только его собственная рубашка, слишком широкая для нее, в которую она завернута, как индианка в сари. — Тшш, — говорит он, обнимая ее все сильнее, словно пытаясь вдавить в свое тело, окружить со всех сторон. — Тебе больше не надо защищаться. Ни от кого, понимаешь? Я с тобой. Тебя никто не обидит. Не надо больше охранных заклятий, не бери все на себя, не строй свои стены... Ты не одна.

И чувствует, как тело в его руках расслабляется. Каролина то ли смеется, то ли всхлипывает, и утыкается носом ему в грудь.

— Отдадим куклу Малфоям завтра и забудем об этом, хорошо? Я люблю тебя.

Он чуть отпускает ее, отодвигает, чтобы взглянуть в лицо. Мгновение Каролина стоит, опустив голову, после чего прерывисто вздыхает, закидывает ему на шею тонкие сильные руки и шепчет:

— Как скажешь, герой. Вернемся в кровать?

Рама пуста, только на резном стуле лежит брошенная маска.

**

Кричер причитает.

— Такой ответственный день, а хозяин Гарри всю ночь не был дома! Хозяина много раз вызывали по камину друзья хозяина! Хозяину надо отдохнуть. Кричер приготовил ванну для хозяина. Хозяин зря держит эту вещь в руке, Кричер чувствует в ней злую магию. Хозяин Гарри великий волшебник, но лучше Кричер спрячет эту вещь в подвале, — и эльф тянет сухую зеленоватую лапку.

— Как же вы меня достали, — бормочет Гарри, — сначала Добби, теперь ты! Почему я вызываю в домовиках материнские инстинкты?

Кричер поджимает сморщенные губы.

— Хозяин Гарри может сравнивать Кричера с негодным эльфом Добби, если так угодно хозяину... — скорбно начинает он.

— О, Мерлин! Ладно, прости. Разбуди меня в пять. Оставь куклу в покое! Пусть лежит на столе.

Кричер пропадает, но, похоже, продолжает невидимо кружить по комнате — судя по тому, как беззвучно задергиваются шторы и само собой расправляется на засыпающем Гарри одеяло.

Гарри подозревает, что Рон может попробовать саботировать неугодную ему свадьбу, но тот честно является в шесть вечера, рыжий, словно гигантская морковка, упакованная в парадную мантию (темно-зеленого цвета, и, слава святым, на этот раз без рюшей и оборочек). Рожа, правда, не слишком радостная, но речь об отмене ритуала он не заводит.

— Гермиона придет в церковь, — поясняет он, кое-как поглощая коньяк (еще Вальбургиных запасов) из микроскопической ликерной рюмки. Потом выглядывает в окно. Рон всегда напрягается, когда Гарри и Гермиона вытаскивают его на прогулку по Лондону, но готов часами с любопытством глазеть на прохожих из гостиной.

— Ты знаешь, что все окрестные крыши в совах? — интересуется он с легким смешком.

В семь является Джордж, чуть попозже — Невилл и Луна. Молли осталась дома с Джинни. Женская часть семьи Уизли кое-как простила измену, но присутствовать на свадьбе не желает. Хотя какая "измена", если после Победы у них с Джинни так ничего толком и не началось? Артур, Билл с Флер, Габриэль Делакур и их с Флер родители, Кингсли Шеклболт и остальные из выживших членов Ордена феникса намерены прибыть сразу в собор. Гарри одевается, шлет сову Каролине, пытается вызвать по камину Блейза. Безрезультатно, ублюдок игнорирует все призывы.

— Может, разрешить им доставить письма? Магглы могут что-нибудь заподозрить, — предлагает Невилл, в свою очередь глядя в окно.

Гарри пожимает плечами. Чертова парадная мантия жмет в груди, он так и знал! Луна с задумчивым видом поправляет неправильно застегнутые пуговицы.

— Мне сейчас только писем не хватало! Мерлиновы яйца — прости, Луна! — ведь писали же в "Пророке" про барьер, просили не присылать сов! Пусть теперь обливиаторы разбираются...

Рон хлопает его по плечу.

— Паникуешь, а?

Джордж протягивает рюмку, но Гарри с нервным смехом качает головой. — Нет уж, спасибо! Я пока не сошел с ума — брать выпивку из твоих рук.

— Представь, все гости со стороны жениха явятся в виде гигантских канареек!

— Рон, не подавай ему эту идею!

— Кричер! Принеси еще коньяка. И следи, чтобы мистер Джордж Уизли не подливал и не подкладывал в угощение ничего своего.

Кричер кивает головой, пронзая невинно улыбающегося Джорджа подозрительным взглядом.

— Наверное, мне стоит оскорбиться таким недоверием к гостю, — замечает тот, — но я спишу это на предсвадебную лихорадку.

Так все и катится неразборчивым праздничным комом, гомоном, расплывчатой суетой, вплоть до того момента, когда невероятное пение сирен словно останавливает время. Стены собора пылают золотом и серебром, ослепительно белым светится дорожка из цветов, по которой к Гарри идет его невеста. Хмурое заостренное лицо Малфоя выделяется в толпе неподалеку. Чем теперь-то недоволен этот поганец? Через секунду мысль забывается, и больше он о Малфое не думает. Сзади перетаптывается Рон, вертит рыжей башкой.

— Ну и где она? Ты ее видишь? — шепотом спрашивает Гарри.

Рон смотрит сверху вниз покрасневшими глазами, словно бешеный кролик, и сердито шепчет:

— НЕТ!

Гарри, не отрывая взгляда от Каролины, пытается нашарить в кармане зеркало связи с охраной, спросить, куда делся ВИП-гость Гермиона Грейнджер, но не успевает. Луэций Туллий начинает обряд. Мог ли Гарри думать еще год назад, когда скитался по лесам в поисках крестражей, что следующей весной самая прекрасная ведьма королевства скажет ему "да" в главном соборе Англии?

Почему вдруг такая тишина?

— Я! Я возражаю! — раздается от входа.

Вот и Герми! Что она сказала?

Рон за спиной пыхтит, словно только что вбежал в гору. Гермиона идет по проходу, по белым цветам, тоненькая, кудрявая, в своей обычной коричневой мантии. Каролина сдавливает его ладонь. Будет ли удобно, если он сейчас обнимет ее перед всеми этими магами? Он осторожно придвигается к невесте.

— Говорите, дитя мое, — величаво разрешает Верховный маг.

— Этот брак не может состояться, — чеканит Гермиона, останавливаясь возле самого возвышения и поворачиваясь лицом к остальным гостям. В церкви так тихо, что кажется, будто слышно, как льется свет с потолка.

— Продолжайте, — кивает Туллий.

— Согласно статье номер один Брачного кодекса, "магический брак есть таинство, осуществляемое для слияния любовного, имущественного и магического, для ведения совместного хозяйства и рождения потомства, для заботы друг о друге и о потомстве". Я утверждаю, что невеста находится под черномагическим заклятием и не в состоянии произвести никакого потомства. Я утверждаю, что невеста скрывает правду о своем состоянии от жениха. А значит, этот брак не должен быть осуществлен!

По собору проходит шепоток. Та-ак. Он-то надеялся, что ничего хуже торжественной церемонии с ним сегодня не случится.

— У вас есть доказательства, дитя мое? Это серьезное утверждение.

— У меня есть воспоминание о разговоре с ее единственным сыном, Блейзом Забини. Он признался, что над ним был осуществлен ритуал защиты, как над единственным наследником рода, поскольку его матери было известно, что другого ребенка у нее не будет. Он уверен, что она связана заклятием! Я готова представить это воспоминание и требую, чтобы свадьбу отменили!

Собор гудит. Артур Уизли нервно приглаживает редеющие пегие пряди. Что-то говорит Биллу презрительно сдвинувшая брови Флер. Нежное, как цветок, личико Габриэль Делакур заслоняет брезгливая физиономия неизвестной Гарри пожилой ведьмы, бормочущей, судя по губам, нечто очень похожее на "Грязнокровка!".

С другой стороны прохода, наискосок от Уизли — печальное лицо Нарциссы. У ее сына вид по-прежнему такой, словно он с утра успел чем-то сильно отравиться.

Гарри сильнее сжимает руку Каролины и оборачивается к Рону.

— Ты знал? — от ярости он не может толком говорить, и фразы выходят короткими, словно он рубит их топором.

Рон по-бычьи наклоняет упрямую голову.

— А что нам было делать? Ты сам видел расчеты!

— УВАЖАТЬ МОЕ РЕШЕНИЕ! — рявкает Гарри, и солнце под потолком вспыхивает ярче, а люди снова затихают.

Гермиона, самая бледная в этой толпе, смотрит на него снизу, запрокинув голову. На подбородке справа у нее маленькое чернильное пятнышко. В эту минуту он ненавидит ее всезнайскую самоуверенность. Пальцы Каролины дрожат, и ему хочется увести ее отсюда, от всех этих ужасающих магов, успокоить, обнять. Защитить...

Говорил же, что не стоит устраивать все настолько торжественно! Обвенчались бы тайком в какой-нибудь комнатке в Министерстве. Шеклболт тоже имеет право скреплять клятвы, может, его даже удалось бы уговорить на это...

Тем временем Гермиона бледнеет еще сильнее, становясь уже совершенно мелового цвета, и делает несколько шагов на возвышение. Охрана застыла, напряженно следя за Гарри. Он сам почему-то застыл тоже.

— Блейз просил передать это вам, — девушка протягивает Каролине красный конверт. Рон выдвигается из-за спины и встает рядом с Гермионой.

— Вопиллер, вопиллер! — несется по собору, и вся толпа подается вперед. Гарри может поклясться, что видит слабую вспышку колдокамеры в глубине под колоннами. Судя по движению синих мантий, охрана ее тоже заметила.

Каролина берет конверт, и в наступившей тишине можно уловить отчетливый оттенок злорадного предвкушения.

— Мама, — говорит письмо негромким голосом Блейза. Акустика в соборе хорошая, стены словно усиливают звуки. — Клянусь, у тебя не станет сына, если ты дашь этой свадьбе случиться. Я не желаю иметь с Поттером ничего общего. Но я не хочу также, чтобы с ним произошел несчастный случай и вина за его смерть ("Смерть!" — ахает кто-то, тут же прикрывая рот ладонью) легла на наше семейство. Очень прошу подумать над моими словами. Твой сын Блейз.

Тишина. Гарри разворачивает Каролину к себе.

— Так что? — спрашивает он, — это все действительно имеет значе... Что нам делать?

— Что вы решили? — мягко интересуется Луэций Туллий.

Итальянец безмятежен, как Дамблдор, дорвавшийся до лимонных долек. Что-то определенно есть в этом фокусе со старостью.

— Блейз никогда не причинит себе вреда, — отрешенно говорит Каролина. - Но решать должен ты.

Ее лицо сейчас словно нарисовано тушью по бумаге: бледные щеки, тонкие черные брови, волосы и ресницы, светлые до прозрачности глаза, глядящие куда-то сквозь Гарри.

— Мистер Поттер, — важно говорит Верховный маг, — решение зависит от вас. Обвинение в скрытии факта бесплодности весьма серьезно. Вы имеете полное право потребовать отложить свадьбу до полного выяснения характера и силы проклятия...

— Можно просто продолжить?

— Гарри, ты с ума сошел! Смотри, ей наплевать на собственного сына!

— Это не твое дело, Рон! Давно ты веришь всему, что говорит Блейз?! Я не предам ее, ясно? Пожалуйста, продолжайте, сэр.

Собор взрывается воплями. Кажется, что-то кричит Гермиона, рядом бушует Рон, кидая ему под ноги два золотых кольца, которые хранил у себя, как шафер — Гарри машинально наклоняется, чтобы поднять — в криках можно различить даже вечное малфоевское "Поттер, ты редкий придурок!". Но лицо Каролины наполняется таким сиянием и счастьем, такой гордостью за него, что Гарри будто отсекает от всего остального.

— Да, — говорит он, когда доходит его очередь подтвердить согласие.

— Да, — отвечает вслед за ним Каролина, и нити заклятия скрепляют сцепленные руки. Его жена смотрит на кольцо, и на ее губах появляется слабая улыбка.

— Ты очень хочешь остаться на празднество? Может, бросим гостей на эльфов, и Мерлин с ними?

Он с готовностью кивает. Лучшее предложение за сегодняшний день, определенно.

— Подпишитесь вот здесь, — перед ними зависает огромная книга.

— На счет "три", — говорит Каролина, передавая ему перо.

Гермиона, кажется, собирается плакать. Уткнулась лбом Рону в солнечное сплетение и вздрагивает плечами. Рон сверлит его зверским взглядом. Слава богам, все наконец закончилось! Что касается детей... Хм, он пока вообще об этом не думал. Ну, в крайнем случае, всегда можно усыновить...

— Два. — Каролина трогает палочкой кольца, крепче переплетая свои пальцы с его.

— Три. Рывок портключа, пространство сдавливает их, как колбасный фарш, и Вестминстер пропадает из вида.

Мраморный пол выложен черно-белыми плитами, словно шахматная доска. Сыро, свежо. Темно. За высокими окнами палаццо скользят по черной воде длиннотелые гондолы со светящимися на носу фонариками.

— Ты все сделал правильно, — говорит Каролина тихо, обнимая его за талию, пока они вместе смотрят на плещущуюся внизу лагуну. Ее волосы пахнут темными розами из замкового сада.

— Знаешь, этот дом был куплен... давным-давно... для моего медового месяца. Нет, нет! Не смейте строить такие гримасы, мистер Поттер! Я ни разу не была здесь. Если бы не ты, думаю, я бы сюда так и не попала.

— Вы полны сюрпризов, миссис Поттер, — отвечает Гарри.

Ему хорошо. Спокойно. Все наконец решилось, это здорово. Больше не придется выдерживать доверительные беседы и уговоры или обдумывать ночные кошмары, пытаясь отыскать в них скрытый смысл. Время сомнений прошло. Теперь будет, что будет.

— Я серьезно, — мурлычет Каролина, прижимаясь ближе. — Не представляешь, сколько лет я об этом мечтала. Ммм.... а сейчас хочу есть! Как думаешь, велим накрыть в столовой или пойдем куда-нибудь? Здесь тоже есть «У Флориана», как в Косом. Управляет Витторио, из итальянской ветви. Днем туда не попасть из-за магглов, а сейчас все свои. Сходим? Это близко.

— Надеюсь, хоть итальянцы на нас не накинутся?

— Можно надеть маски. Здесь это принято.

Поворачиваясь к выходу, Гарри замечает, как на небольшом полотне, висящем в проеме между окнами, мелькает рукав темно-серой мантии.

В эту ночь, когда они сбивают простыни в старинной спальне, Каролина впервые говорит ему, что любит.

— Да, — слышит он задыхающийся влажный шепот, скользя губами по неразличимому в темноте телу. Чувствуя, как она выгибается, подается бедрами навстречу, прижимается изо всех сил, составляя с ним одно целое, то фантастическое "двуспинное чудовище", которое воспевают влюбленные поэты.

— Да. Я тоже люблю тебя, Гарри. Ах, Гарри, Гарри, Гарри, Гарри...

И мир осыпается шелковистым золотым фейерверком.

23

— В Венеции есть легенда о черной гондоле, — говорит Каролина, и свет от горящих на набережной фонарей отражается в ее глазах, — о черной-черной гондоле...

— Они тут все черные, — он валяется на подушках, расшитых изображениями сказочных животных, каких не существует ни в маггловском, ни в магическом мире, и смотрит на ее губы.

— О черной гондоле, что плавает по каналам без гондольера, невидимая для обычных людей...

— О нашей, что ли? — улыбается Гарри, подползая ближе и укладывая голову на ее колени.

— Которую может увидеть только тот, кто влюблен...

— И что ему это даст? — интересуется бывший Золотой мальчик Гриффиндора, запрокидывая лицо. Каролина наклоняется, и кончики ее волос щекочут его щеки.

— Ну... развлечет, по крайней мере, — смеется она. — По легенде, это дает удачу в любви, хотя не спрашивай меня, каким именно образом это работает. Но только в том случае, если любовь настоящая.  Иначе встретившего ее ждут несчастья.

— Как всегда в сказках. Такое количество условий, что безопаснее не начинать.

— И это говорит человек, в двенадцать лет вышедший безоружным на василиска!

— С тех пор я поумнел.

— Половина магической Англии не согласилась бы с этим, учитывая твою женитьбу.

— Кто-то здесь считает себя опаснее василиска? Миссис Поттер, давно вы страдаете от мании величия?

— Страдать от мании величия невозможно, глупое создание. Ею можно только наслаждаться.

Но Гарри уже не слушает. Он занят тем, что сосредоточенно тянет жену к себе, стаскивая ее на плоское дно гондолы, и наконец укладывает на подушки и нависает сверху. В венецианском сумраке, в еле заметном холоде, поднимающемся от воды, от ее тела идет тепло, словно от горящей свечи. Не отводя глаз от ее лица, он опускает руку вниз и подбирает подол платья.

— Чем мне нравятся твои наряды...

Она беззвучно делает губами букву "О". Одежда летит прочь. Гондола сама находит путь в сплетении каналов, проплывает под десятками мостов. Кожа Каролины на ощупь, как шелк и вода. Ночь наполнена магией, мир магглов будто бы рядом — руку протянуть — и в то же время отдален и неважен. Опираясь на лодку одной рукой, второй он подхватывает ее под колено, и Каролина подается вверх, обнимает ногами его бедра, стискивая с такой силой, что это почти делает невозможным движения. Ключ в замке. Ее волосы прилипают к щекам, узкая полоска полузакрытых глаз темнеет, губы приоткрыты. Она трогает ладонью его гладкую грудь и чуть слышно шепчет:

— Приятно, что твои пауки больше не лезут мне в нос...

Гарри хотел бы улыбнуться в ответ, но именно в этот момент пламя внутри стремительно разрастается, заполняя все тело, забирается под корни волос, руки дрожат, и он падает на нее, задыхаясь и вздрагивая. Лодку окружают снежно-белые огоньки, гаснущие в темноте по мере того, как успокаивается его дыхание.

— О мой бог, — шепчет пожилая туристка из Америки, полстолетия как безнадежно влюбленная в мужа своей сестры. — Вы видели это?

— Что, Сюзанна? — ее сестра обнимает мужа, поправляет седые локоны. — Снимай скорей, что застыла? Ты поставила на "ночную съемку"? Сюзи, да что такое? Тебе плохо?! Синьоры, эээ, синьоры! Патрик, где разговорник? Ты опять забыл его в гостинице? Сколько раз я тебе говорила! Сюзи, Сюзи!

Гондола выплывает на широкую гладь лагуны между Сан-Марко и Джудеккой.

— Знаешь, я никогда не лежал вот так ни с кем, глядя в небо. Даже странно. Все детство куда-то несся, за кем-то следил...

Каролина переворачивается на бок, обнимает его мягкой теплой рукой. Он накрывает ее пальцы своими.

— Ты когда-нибудь с кем-нибудь так...

— Мммм... Поплыли домой?

Фигуры мавров на часах площади Сан-Марко отбивают полночь. Наступает четырнадцатое мая.

А ночью она снова разговаривает с портретом.

С тем, парным к спрятанному в запретной комнате в Забини-менор, портретом, что висит у окна в парадной столовой, освещаемой сейчас только одним старинным канделябром.

Гарри не знает, какой это по счету разговор за то время, что они в Венеции. В первый раз он заметил ее отсутствие в постели на третью неделю после свадьбы, перед рассветом. Он проснулся от жажды, Каролины рядом не было. Накануне они ели " У Флориана" каких-то маринованных морских гадов, запивая граппой, и в голове еще слегка шумело.

Тогда он спустился в столовую, решив, что Каролина тоже пошла за питьем, и еле успел остановиться перед входом, услышав, как она разговаривает с кем-то чуть хриплым со сна голосом. Ничего важного тем утром не прозвучало: Каролина болтала о пустяках, о том, что больше любит море, чем лес или горы. Мужчина на портрете молчал и только раз сказал что-то о том, как сильно шло ей платье, что она надевала предыдущим вечером.

Когда Гарри, неслышно поднявшись обратно, прошлепал вниз с нарочитым грохотом и вошел в столовую, Каролина улыбнулась и протянула ему стакан цветного стекла с прохладным напитком, сразу утолившим жажду. Человек на портрете делал вид, что спит, развалясь в кресле в своем костюме Пьеро, на фоне вечереющего за окном нарисованной комнаты неба.

С тех пор он часто замечал, что его жена находит время, чтобы обменяться с портретом парой фраз, но еще не решил, что с этим делать. Он не привык спрашивать — слишком часто в прошлом слышал в ответ ложь — поэтому лишь следит и наблюдает, благо мантию-невидимку Кричер доставил в палаццо вместе с остальными вещами на следующее утро после свадьбы. Эльф порывался остаться с хозяином и был недоволен, когда он отослал его обратно.

Гарри знает имя нарисованного мужчины: Бертран, и то, что тот был первым женихом Каролины. Кажется, Гермиона упоминала о том, что он погиб перед самой свадьбой. В списке мужей, брошенном ему когда-то Роном, этого мужчины нет. Между тем этот, давно мертвый, человек явно притягивает к себе Каролину.

Гарри и сам до сих пор хранит кусок зеркала, подаренный ему когда-то Сириусом. И как бы ему ни хотелось, чтобы жена оставила прошлое в прошлом... Он ее понимает. Это-то и есть самое поганое во всей истории.

Выпутавшись из сна, где очередной Дамблдор протягивал ему очередного уродливого младенца, он трогает рукой пустое место рядом. Ее сторона кровати остыла. Видимо, она ушла сразу после того, как он уснул. После секундного сомнения Гарри крадется вниз.

Похоже, сегодня ночью у портрета и его супруги Большой разговор. Каролина стоит у стола, завернувшись в свой любимый шелковый платок с изображениями сирен, и прижимает руки к вискам, пока человек на портрете беспокойно разглядывает ее темными серыми глазами.

Маска снята, и наконец видно, что юноше на картине лет двадцать, не больше: ровесник самого Гарри. Это очень светлый блондин, с той же вельможной осанкой, какой щеголяет, несмотря на все свои злоключения, Люциус. Его лицо сейчас почти повторяет преувеличенное выражение горести и волнения, нарисованное на отброшенной маске.

— Ты не представляешь, на что я был готов ради тебя, — говорит он, и потом, спустя мгновение, дрогнувшим голосом. — Ты меня еще любишь?

— Как ты можешь сомневаться! — отвечает Каролина, подходя ближе и гладя холст. — Ничего не изменилось.

Гарри знает эту разрывающую сердце нежность, с которой трогаешь что-то, принадлежавшее дорогим ушедшим. Он сжимает губы.

— Ты сильно рискуешь, — настаивает блондин. Женщина отворачивается. Юноша задумчиво смотрит на ее затылок. — Я хотел, чтобы ты была счастлива.

— Тебе это удалось. Мне так весело, как никому до меня.

— Ты помнишь условие?

— Конечно.

— Я не говорил, что означает это число? Я тогда увлекался астрологией, — говорит нарисованный юноша медленно. — Ты обращала внимание на даты их смертей?

Каролина пожимает плечами и смеется.

— В расчетах я полагалась на тебя и Томулу.

— Пятьдесят восемь, — отвечает человек на картине. — Число смертельной страсти. Пять — дом флирта, удовольствий и деторождения. Восемь — дом смерти и разрушения. Вместе — гибельная страсть. Понимаешь? К тому же, соединившись, они образуют число тринадцать, что увеличивает силу заклятия неудачливости.

— И зачем мне это знать? — морщится Каролина.

Юноша на портрете отбрасывает нарисованное кресло ногой и принимается мерить шагами комнату.

— Кэр, — говорит он, — это серьезно. Вспомни условие. Страсть станет твоей гибелью.

— Я помню.

— "Живи, пока любишь". Пока ты любишь меня, твоя жизнь и молодость могут длиться вечно. Какие идиоты... Когда мы изобрели это заклятие,  мы были детьми. Талантливыми, даже гениальными, но детьми, Кэр. Эта идея казалась нам до смерти романтичной. Если бы с одним из нас что-то случилось, другой сохранил бы молодость и красоту, чтобы помнить ушедшего так долго, как длится жизнь. Помнить вечно, вечно оставаясь молодым и прекрасным! Только детям такая память может казаться благословением, а не проклятием...

- Думаешь, вечная юность кажется мне проклятием?

- Я могу только предполагать. Я ведь портрет.

— Нет.

- Пусть мне тоже перепадает от жизней твоих женихов, этого недостаточно, чтобы вернуть человека из царства мертвых. Иногда я думаю...

— Что надо было просто жить, — говорит Каролина тихо. — Без заклятий и условий.

— ... что ты давно не уверена в своем сердце. Я боюсь за тебя, Кэр. Никто не знает, как отреагирует заклятие, если условие не будет соблюдено. Он действительно так хорош? Отсюда он не кажется интересным собеседником.

Каролина бросает на портрет сумрачный взгляд. Арлекин пожимает плечами.

— Прости. Идеи бессмертия тогда витали в воздухе, — устало говорит он. — Думаю, любая любовь должна износиться за столько лет. Ты и так держалась удивительно долго.

Каролина порывисто вздыхает и снова гладит тонкими пальцами холст.

— Мы ругаемся, словно старая семейная пара.

— Я боюсь за тебя. Боюсь перемен. Боюсь больше никогда тебя не увидеть. Боюсь, что тебя украдет победитель Темного лорда.

— Никаких перемен не будет.

— Не обманывай себя, Кэр. У тебя сияют глаза.

— Он просто милый мальчик.

— И ты любишь его больше, чем собственного сына, так ведь?

— Я так и не смогла полюбить Блейза, — равнодушно отвечает женщина. — Все время помнила, что он не твой.

— Кэр. Это случится сегодня. Назначенное число...

— Знаю, — кивает Каролина, — в конечном счете, это происходит не первый раз. Не понимаю, почему ты так разволновался, — она улыбается.

Издалека доносится бой часов: три часа ночи. Гарри стоит босиком на мраморном полу, и ступни уже окоченели.

— Я замерзла и иду спать.

— Думай о нем плохо.

За окном нарисованной комнаты солнце медленно опускается в воды нарисованной лагуны. Блондин произносит что-то так тихо, что стоящему у входа Гарри не слышно ни слова.

— Как я могу тебя в чем-то винить? — отвечает Каролина. И разворачивается, чтобы выйти. Гарри поспешно поднимается обратно.

Он просыпается рядом с ней на рассвете. Солнце за окном только-только встало. Итак, сегодня? Он не забывал о гермиониных вычислениях ни на секунду — хотя и не старался помнить. Подзабытый воинственный азарт кружит ему голову. Надо только пережить этот день. Так ли это сложно с его знаменитой удачливостью? Снова опрокинуть все расчеты...

— Первый день оставшейся жизни, — бормочет он, подгребая сонную Каролину поближе. Проводит пальцем по ее бровям, по упорно жмурящимся глазам, по четкому рисунку губ.

— Ммм... что? Гаааррии... такая... такая рааань... мпффф...

— Ненавижу это выражение, но нам надо поговорить. Ты должна перестать к нему таскаться!

Каролина на секунду замирает в его объятиях.

— К комууу...

— Ты знаешь. К портрету. Перестать клясться ему в любви. Я все понимаю, но... оставь мертвым хоронить своих мертвецов.

— Мммм.

— Не ммм. Давай, Каро... Ты похоронишь своих, а я, — со вздохом, — своих.

— Я многим обязана этому человеку. Это не твое дело, ребенок... Это очень старая история...

— Послушай, — Гарри упирается локтями в кровать. — Я хочу иметь что-то свое. Целиком и полностью. Например, — угрожающе покусывая нежное ухо, — ЖЕНУ!

Каролина наконец просыпается и тут же делает свои глаза очень длинными и очень удивленными.

— О, но ты меня имеешь, когда захочешь.

— Очень смешно, — бурчит Гарри. — Ты нарочно это делаешь?

— Что?

— Соблазняешь меня, когда я пытаюсь обсудить твоего Бертрана. Он приносит тебе несчастье.

— Подслушивал?

— Еще бы.

— И что делает твое колено между моих ног, если ты собрался разговаривать?

— Я уже все сказал! — рычит Гарри, раздвигая каролинины ноги шире и в то же время захватывая и отводя ее руки вверх, за подушку. — Просто велю Кричеру забрать чертов портрет на Гриммо и повесить в подвале! Раз уж придурку хватило ума наложить на тебя какое-то идиотское заклятие, ему там самое место, — шепчет он в теплую шею. — Потом мы переживем этот день и еще поговорим. Ясно?

Каролина дышит и ерзает под ним так, что ему окончательно становится не до разговоров.

Через двадцать минут, когда они валяются, отдыхая, рядом, она перебирает пальцами его взлохмаченные волосы и говорит серьезно:

— Я счастлива, что ты у меня был, Гарри.

Он хочет спросить, почему это "был"? Но они мало спали этой ночью, а сейчас ему слишком хорошо, и постель словно укачивает, утапливает в дреме, и яркие, светло-зеленые, как вода в лагуне, глаза Каролины смотрят на него с нежностью... Гарри снова проваливается в сон. Он еще обсудит с ней это... позже.

А потом все летит к чертям. Восемь часов вечера, и Каролина разбирает какие-то бумаги в маленькой комнате, примыкающей к их спальне, а Гарри слоняется по палаццо, посматривает с балкона на проплывающие мимо маггловские лодки и вапоретто, косит глазом на пустующий холст и думает о том, что Бертран попросту трусит — все эти красавцы-блондины только и умеют, что пакостить исподтишка!

Еще он думает о том, что день идет к концу, и пока ничего не случилось, и если они тихо просидят дома до полуночи... Если судить по волнению белобрысого красавца, в браке с Гарри все уже идет не так, как всегда. А значит, ему не грозит то, что грозило Норсмору, Джайми Фатху и остальным! Она его любит, как бы ни отпиралась при своем бывшем. Так всегда бывает в сказках: истинная любовь снимает проклятие.

Гарри задумывается с улыбкой на губах. Негромкий голос застает его врасплох. Он и не заметил, как блондин вернулся в раму.

— Мистер Поттер?

— Что, наконец решился? — спрашивает Гарри сердито.

Что бы блондинчик ни сказал, подвала на Гриммо ему не избежать.

— Бертран Альтино, к вашим услугам, — говорит тот. — Почему вы здесь, а не с ней?

— Тебя не спросил, — начинает Гарри и тут же спрашивает с любопытством. — Вы какой-нибудь родственник Малфоев? Похожи.

Блондин кривит рот, явно недовольный фамильярным обращением, но отвечает.

— Не все светловолосые люди состоят между собой в родстве. Насколько мне известно, меня с упомянутыми господами ничего не связывает.

— Ясно, — Гарри несколько разочарован.

— Что сейчас делает Каролина? — спрашивает нарисованный юноша, кося глазом на дубовые напольные часы, стрелки которых показывают восемь с четвертью.

— Это давно не ваше дело, — с изысканной вежливостью огрызается Гарри.

— Видите ли, — ответным холодом, веющим с портрета, можно замораживать лед. — Ей грозит опасность. Думаю, ваше место рядом с ней.

— Ей? — ухмыляется Гарри. — Я думал, мне. Разве заклятие не настроено против ее мужей?

— Ваша осведомленность восхищает.

Жаль, что портрету нельзя выбить зубы.

— Не понимаю, что она в вас нашла, — говорит блондин, после чего резко встает и исчезает из рамы. Гарри вновь прокручивает в уме подслушанную ночью беседу. В доме распахиваются окна, чуть дрожат хрустальные многоярусные люстры, пока он бегом взлетает обратно, в комнату. Каролина улыбается, когда он бросается к ней. Вынутые из ящика бумаги разлетаются по столу, она качает головой и смеется.

— Пойдем со мной. Посидим, выпьем вина. Я соскучился, — он тянет Каролину за собой, и она снисходительно соглашается. Остановившись у порога столовой, он чуть приобнимает ее, чтобы чмокнуть в губы. Минутная стрелка прыгает вперед. И еще, и еще.

— Я люблю тебя, Каро.

В прозрачных глазах Каролины мелькает странное выражение. Это и желание, и нежность, и какая-то гордость — то выражение, с которым матери смотрят на выросших и успешных детей. В следующую секунду она с недоумением прижимает руку к сердцу и бледнеет.

— Каро?

— Этого не может быть, — впервые он видит ее растерянной, отчего она вдруг кажется старше обычного.

— Я тоже люблю тебя, Гарри, — она уже говорила это, но сегодня слова звучат по-новому. Словно она с интересом прислушивается к тому, что произносят губы. Со следующим прыжком минутной стрелки Каролина бледнеет сильнее и медленно-медленно оседает — без дыхания, без сердцебиения, с до смерти удивленным лицом.

Гарри плохо помнит, что происходит дальше. В палаццо тихо. Пуста рама портрета. Никого, кроме невидимых эльфов — безмозглых, бесполезных!

Он вспоминает, как когда-то давно, на балу в честь ее дня рождения, Каролина рассказала ему про ведьму, умеющую возвращаться назад во времени. Министерские маховики времени разбиты, но если действовать быстро, если найти ту старуху, может быть, все еще можно переиграть? Вернуться назад вместе с каким-нибудь целителем... Как же звали старуху? Гермиона наверняка знает! Шеклболт, наверняка, знает тоже. Надо позвать на помощь, — это единственное, что он понимает четко.

Гарри аппарирует раньше, чем отдает себе в этом отчет. Расстояние невозможное по всем правилам, но через мгновение он уже стоит в гостиной на Гриммо. Стекла разлетаются в пыль, чугунные перила на лестнице плавятся, в кружащей вокруг пыли мечется перепуганный Кричер.

И время уходит, утекает сквозь пальцы, как показывала ему Каролина когда-то, в деревянном шале на горном склоне. Странные плачущие звуки, судя по всему, издает он сам.

— Скорее! — выдавливает он из себя. — Позови Гермиону! Приведи целителя из Мунго!

Магии вокруг слишком много. Голова раскалывается от боли. Последнее, что он чувствует перед тем, как потерять сознание — рассыпающееся в его руках тело. Словно морской песок, Каролина ускользает, превращается в золотую пыль. Планирует на пол платок с сиренами.

Последнее, что Гарри видит перед тем, как останавливается его собственное сердце — взволнованные, горящие, как плошки, глаза домовика.